В каком-то смысле дядя Джим оказался молодец — ни тебе газет, ни телевизора, да и батарейки в радиоприемнике, наверное, не фурычат. Редко-редко видит белую рожу. Может, оно того стоит — масляной лампы и цыплячьей вони в автомобиле… Они напомнили мне одну чернокожую пару, с которой я однажды познакомился, — школьных учителей средних лет. У них была — а может, и до сих пор есть — квартирка в Бронксе. Каждое лето они уезжали в Париж и зимой, едва переступив порог своей квартирки, начинали говорить друг с другом по-французски, ели французскую пищу, читали парижские газеты… Оказываясь у себя дома, они переставали быть неграми из Бронкса и становились парижанами. Не отдавая себе отчета, дядя Джим на своей ферме пытался делать то же самое…
И тут меня ударило — так бывает, когда пропускаешь резкую блокировку защитника, земля враз уходит из-под ног — и из тебя дух вон… Я вот полеживал себе и раздумывал о ферме и о Бингстоне, точно какой-то турист или скучающий отпускник, точно меня не разыскивали по подозрению в убийстве.
Тут меня такой страх обуял, что схватило мочевой пузырь, и мне пришлось в одних трусах бежать в сортир. Что же я тут делаю, в этом чертовом Бингстоне, думал я, играю в детектива или играю своей собственной судьбой? Неужели разгадка тайны убийства Томаса находится в этом сонном городке? Да и вообще, есть ли разгадка у этого убийства? Черт, если бы я не ударил того полицейского. Ладно, предположим, я бы дал ему себя арестовать, ну рассказал бы все как есть — ну какая у меня, право, могла быть причина убивать того придурка? С их-то лабораториями и бригадами следователей, они бы наверняка нашли настоящего убийцу. По крайней мере, делом бы занялись настоящие профессионалы — не я, дилетант.
Но вот стали бы они доводить расследование до конца? Господи, да ведь они могли сказать, что я разозлился на Томаса за ту стычку в кафе около училища и вломился к нему в комнату, чтобы убить. Для белых любое объяснение могло бы сойти, если речь идет о негре, подозреваемом в преступлении. И жюри присяжных мне бы не поверило. Господи, да зачем все эти если бы да кабы… Никто же не стал бы просто стоять и ждать, когда его шарахнут пистолетом по башке! Я ударил белого полицейского — а теперь сидел в этом чудном городе, где царят добрые старые законы расовой сегрегации, имея в кармане несколько долларов, и терял драгоценное время на дурацкое философствование о жизни на ферме. Я же пока ничего путного для собственного спасения не сделал. Беда в том, что я понятия не имел, каким образом можно было выкрутиться. Я чувствовал себя как сельский пацан, вышедший на игру за команду высшей лиги.
Вернувшись в свою комнату, я потушил свет. К моему удивлению, меня мгновенно сморил сон, и я проспал как убитый до утра. Очнувшись, я ощутил на лице слепящее солнце. Часы показывали девять. Я был бодр и полон сил. Умывшись, я вознамерился побриться старинной опасной бритвой, свисающей на шнурке около аптечки в ванной, передумал, потом оделся и спустился вниз.
Миссис Джеймс хлопотала у плиты. На ней было старенькое цветастое платье и безумно смешной кружевной чепец на седой голове. Она сообщила мне, что Френсис и мистер Дэвис давно уже ушли на работу.
— Мы тут попусту не тратим драгоценные часы жизни, — сварливо заметила она. Я уже собрался было возразить ей, что она сама не замечает, как они все тут проспали драгоценные годы своей жизни, но вместо этого уплел обильный сельский завтрак — сосиски, омлет, кексы в сиропе, масло — наверное, там было миллион калорий, не меньше. Старуха вежливо расспрашивала меня о моих родителях, о разбитом носе, да сколько я у них пробуду, да женат ли я. Она попила со мной кофе и рассказала о своих горестях с Френсис.
— У нашей малышки такие бредовые идеи иногда возникают, скажем, она совсем не хочет ухаживать за волосами, не пользуется пудрой.
Ей, видно, хотелось выговориться, и она поведала мне о своем первом ребенке, умершем родами, потому что она тянула до последнего и не бросала работу; и о том, как она мечтала, чтобы ее будущий сын поступил в медицинский колледж после армии.
Когда наконец в десять я отвалился от стола, она точно вспомнила:
— Я бы хотела получить деньги за постой и стол авансом. Поскольку я вам должна доллар, за сегодняшний день и ночлег всего с вас три.
Я отдал ей три доллара и сказал, что хочу побродить по окрестностям, а к полудню вернусь.
— Обед будет вас ждать. И будьте осторожны, мистер Джонс. Вы ведь уже знаете наши порядки.
Я сказал, что знаю. Древний «шевроле» на ходу мог сойти за детскую погремушку, и в салоне по-прежнему воняло цыплятами, однако движок урчал бодро. Я остановился в «центре», купил газету, смену белья, бритву и зубную щетку и помчался к старому доброму Кентукки. В газете не было ничего примечательного — перепевы вчерашней сенсации. Но это ничего не значило — полиция всегда сообщает прессе выгодные для себя новости.