Бляж

А ночами на стук в стену кричали: а идите вы в соединенные штаты!

Долго так продолжаться не могло.

24

— А это что за хуй?

— Будешь? — кивнул Лёлик на кровать.

На моей кровати голая девка нагло распахнула телеса.

— Если будешь — нагло сказала она, приподнимаясь на локте, — сначала закурить найди, понял?

— Вали, давай, сука, с моей кровати. Мандавошек тут только и не хватало. Всякую шваль в дом…

— Ты, мужчинка, — начала было девица, — я щас…

— Заткни ботало, швабра! Три секунды и усвистала. Пока под жопу не дал.

— А Христос таким ноги мыл, — сказал Лёлик.

— А тебя, клизма, сейчас подвешу за язык, будешь сипилявить.

— Ты чего такой злой?

— Да надоело всё! Выгоняют нас.

— Опять!??

— Не опять, а снова. К ебеням! Домой пора.

— А может и да? А, Серый? — спросил Лелик, — Да и ладно. Пора печенюшку подсушить.

— Надоело мне это уже. Скитаться.

Лелик пьяно призадумался. И озверел.

— А за что, спрашивается выгонять? А я вот не согласный. За что?! «Погоди же ты, погоди же ты, может быть не всё потеряно»[29]. Выпить не хош?

— Лёля! Ты сопьешься. Блин, ведь каждый день. Каждый!

— Скажи-ка, дядя, ведь не даром отцы травились «Солнцедаром»! Вместе сопьемся. — Лелик присел на кровать, и положил руку на лохматый черный треугольник. — Ладно бы каждый, Серый. Тут день, утро и вечер. Каждый день! каждое утро! каждый вечер! «А где был я вчера, да не найду хоть убей! Только помню, что стены с обоями…»[30].

— Я вчера с вами не был.

— Или был? Или как? С факальным исходом? Я надеюсь. А где ты, кстати, был?

— В кутузке.

— Да иди ты!

— Девку к себе на этаж тащили вчера на связанных простынях?

— Откуда знаешь? Да не одну!

— А упала, Б пропала.

— А нам с Минькой одной хватило.

— А та — ногу сломала! Пиздюки!

— Смотри-ка ты, — удивился Лелик. — А ведь и не ойкнула. Попиздюхала себе. Вдоль да по аллее.

— До первого поворота. Собираем манатки, Лёля. Добрая тётя заведующая дала шестьдесят минут. Не всё про всё.

— Тогда я пойду что ли, мальчики? — спросила девица.

— Пиздуй, пиздуй, роднуля.

— Где ты таких страшных находишь, Лёля? — спросил я, когда за девицей закрылась дверь.

— Невиноватая я. Она сама пришла.

Закапало у Лёлика через три дня. Как по Конституции.

Свеженький.

Черноморский.

У какого молодца вечно капает с конца?

25

Адгур привел к скромной дверке на задах П-образного дома. Щелкнул замок, и мы оказались в спортивном зале. Зеленый пол, натянутая волейбольная сетка, брусья, турник, спортивный конь, маты.

— Маты возьмите. Спи на здоровье. Тепло, одеяло не надо. Девочку пригласишь на шуры-муры, широко, как страна родная. Душ есть, купаться можно. Туалет с унитазом! Скажи плохо?

— Не скажем, — обрадовались мы.

На танцах по обоюдной договоренности, платили от сборов.

Но настроившись на справедливое лучшее, мы несправедливо прогадали. Контролеры на входе забирали у входивших билеты, которые тут же продавались их малолетними сообщниками за полцены. Молодежь нагло лезла через высокую металлическую сетку, огораживающую «зверинец» от нечестного народа. Честной же народ, в клетку не шел, а предпочитал наблюдать за происходящим и обменивался впечатлениями, находя в этом не меньшее удовольствие. И хотя на танцплощадке нельзя было размахнуться, деньги текли мимо наших пустых карманов.

Поскольку на ситуацию повлиять мы никак не могли, решили находить утешение в простых земных радостях: пылких поклонницах, оценивших всю прелесть широких матов, да вине, текущим не только по усам.

Утро же, если не быть излишне пунктуальным, начиналось около часу дня с почти холодного сухого, что в автоматах по гривеннику за стакан.

Взятая с вечера трехлитровая банка, охлажденная на цементном полу душевой до приемлемого состояния, неторопливо осушалась на крылечке, под солнечные ванны и под то, что благодарный слушатель пошлет: перезрелыми огурцами-помидорами, не самой спелости фруктами, засохшим лавашем, случайной миской фаршированных баклажанов, иногда добрым кавуном, а чаще с «таком». С «таком» случалось так же часто, как редко со всем остальным.

Маныч ночевал строго у Раи и после танцев торопился на «переправу». Появлялся он уже к вечеру, иногда с сумкой, в которой еще не остыли турбазовские котлеты вперемешку с макронами, всё в той же расхожей трехлитровой банке.

Маныча ждали. Маныч был спасителем. Потому что кушать хотелось всегда.

Всегда дико хотелось жрать.

— Послезавтра играем у какого-то крутого мэна, — сказал Маныч, вынимая из торбы еду. — День рождения. Или типа того.

— «Сегодня теплый день»[31]… А скока?

— Два стольника.

— Ой, ля!

— Машина для аппарата будет. Ничего сам не знаю, — предупредил он наши вопросы. — Мента у Адгура помните? Молоденького того, с палкой-выручалкой? Тагир. Он нас и сосватал. Спасибо парню, с лавэ будем. Кстати, коньяк ему надо будет поставить.

— За Серого еще не проставились.

— Значит, два раза почки царице.

А дело было так.