Блик

Аурен

За моим темным окном воет зимний ветер. Я слышу, как он рвет флаги на замке, завывает в трещинах между стеклами; слышу, как обрушивается на каменные стены град.

Так чудесно наблюдать за бушующим сегодня ночью безжалостным ледяным штормом, пока я нежусь в теплой ванне. В комнате поднимается завитками пар, загораживая обзор. Я блаженно лежу в воде, на моей коже блестят бисеринки пота, тело разомлело от тепла.

Но из безмятежной дремоты меня вырывает громкий крик.

Резко подняв голову с бортика ванны, я хмурюсь. Пытаюсь разглядеть хотя бы что-то сквозь пар, но он гуще обычного, да и шторм за окном неистовствует все громче.

Я что-то, кого-то слышу – возможно, голос.

Оглядевшись, зову:

– Мидас?

Но ответа нет, и сквозь пар по-прежнему ничего не видно. Он горячий, надоедливый, и я понимаю, что вода будто бы начинает нагреваться.

Опускаю взгляд и вижу, как под поверхностью что-то покрывает мои пальцы, напоминая густое мыло, которое я плеснула в ванну, чтобы пошли пузырьки. Поднимаю руку, от срывающихся с руки капель вода покрывается рябью.

Вот только когда я подношу ладонь к глазам, чтобы сквозь паровую завесу взглянуть на нее, то вижу, что к моей коже липнет вовсе не мыло.

Четыре моих пальца покрыты жидким золотом.

– Нет…

Быстро поднимаю другую руку, хватаюсь за тающие пальцы, сжимаю их, словно могу помешать металлическим каплям.

Но и из левой руки сочится золото.

От яркой вспышки я щурюсь и поворачиваюсь к окну. Сейчас его озаряет дневной свет, словно ночь каким-то образом снесло мощной бурей.

От паники пульс становится чаще.

Я яростно трясу руками, но от этого золотые капли только летят в разные стороны, а некоторые приземляются мне на лицо, словно брызги краски.

– Черт.

Золото начинает стекать по моим запястьям, локтям, плечам, груди. Я резко встаю, чуть не поскальзываясь. Сердце гулко бьется в груди, словно пытается пробиться наружу.

– Нет! – кричу я, но золото не слушается.

Оно еще больше разливается по моему животу, ногам, просачивается в морщинки на моей коже.

– Аурен.

Вскидываю голову и вижу Мидаса, но он зол. Он в ярости. В бешенстве. В эту минуту в его карих глазах нет ни капли утешения, и я понимаю, что виновата в этом сама.

– Помоги мне, – плачу я.

Мидас лишь смотрит, как растекается и расползается золото, пока оно не окутывает меня так, словно я с ним срослась. Я и прежде была золотой, но то золото было другим. Это же оскверняет меня, охватывает, как смертельная болезнь.

От меня ничего не останется.

Когда я понимаю, что золото начинает затвердевать, превращая меня в статую, с губ срывается всхлип.

– Мидас! – плачу я, голос дрожит от слез. – Мидас, сделай же что-нибудь!

Но он качает головой, теперь его глаза блестят так ярко, что я вижу в них свое отражение. Он больше не злится, но и утешения в его лице по-прежнему нет. Новое его выражение только усиливает мой страх.

– Продолжай, Драгоценная. Нам нужно еще, – тихим, но твердым голосом говорит он.

Я пытаюсь вскочить на ноги, перешагнуть через бортик ванны, чтобы сбежать, но ступни тоже успели обернуться золотом. Оно сковало лодыжки и колени, давит на ноги. И вода в ванне… тоже стала чистым золотом.

Я застыла на месте.

От каждого моего бурного вздоха золото, которое покрывает кожу, становится тверже, гуще, прочнее.

Из глаз начинают литься слезы – тоже золотые. Они стекают, капают, как расплавившийся воск, застывая на шее.

Ленты волнуются, дрожат за моей спиной, но они тяжелые и промокшие насквозь. Концами, изогнутыми и острыми, они, подобно резчику по камню, пытаются соскрести с моей кожи твердую субстанцию, но не выходит. Не выходит, а стоит им прикоснуться к коварному золоту, как ленты тут же прилипают к нему, будто муравьи – к соку растений.

Я вижу, как мои ленты свиваются диковинными спиралями, застревают и безуспешно пытаются вырваться, и страх сжимает сердце холодной безжалостной хваткой.

Полным ужаса взглядом я смотрю на Мидаса.

– Помоги! – молю я, но эта мольба становится моей погибелью.

Стоит открыть рот, и золото скользит по губам, покрывая язык и зубы. У меня вырывается сдавленный крик, и этот звук похож на лопающиеся пузырьки удушающей магмы.

Она струится по моему животу, поднимается к глазам. Взор туманится, я чувствую только резкий металлический запах. Золото опутывает мои кости, покрывает сердце, завладевает моим разумом.

Отныне вся я из чистого золота – изнутри и снаружи.

Не могу ни вдохнуть, ни моргнуть, ни думать. Я как Монетка – птичка из атриума: больше не могу петь и летать и приговорена вовек сидеть на насесте.

Мидас обхватывает рукой мою щеку, постукивая пальцами по металлу.

– Ты само совершенство, Драгоценная, – говорит он и, наклонившись, касается легким поцелуем моих губ, которых я больше не чувствую. Мне хочется плакать, но я не могу, потому что слезные канальцы тоже стали твердыми.

Пар в ванной комнате такой густой, что теперь я вообще ничего не вижу. А от золота в ушах и не слышу.

Но я кричу. Кричу, кричу и кричу, хотя ни до кого мне не дозваться, потому в горле моем золотая пробка. Я задыхаюсь, навеки вплавленная в золото.