Блики, силуэты, тени

— Я не знаю, но… Но это лучше, чем то, что у нас есть сейчас.

На возведение нового комплекса ушло почти четыре года. Спонсором выступила частная компания, решившая сделать себе имя на этих исследованиях. Сотни искусственных спутников окружили Землю. Руководителем проекта был назначен Дарен Свон. Первый запуск программы совпал с шестидесятилетием Алана Саркисяна. Это была случайность. Дарен Свон, Жаклин и сам Алан знали об этом, но пресса раздула это до масштабов очередного рекламного хода.

Десятки ученых выступили с открытым протестом и критикой новой программы. Они ссылались на неизученность шумов Саркисяна, на отсутствие понятие природы этого явления. Некоторые из ученых обещали глобальные катаклизмы и вторжение внеземных цивилизаций. Последний сценарий был особенно популярен, когда Хексиус Штейн сумел установить примерное местоположение источника шумов Саркисяна.

Тут же снова заговорили о передатчике, установленном пришельцами в ядре планеты. Родились две теории: по одной внеземной разум наблюдает за Землей, получая сигналы, и в случае их прекращения решит, что планета погибла, по другой — внеземной разум ждет, когда технологии человечества вырастут настолько, что смогут обнаружить оставленный маяк, и тогда можно будет вступить с ними в контакт.

Проект Дарена Свона работал больше двух лет, но ничего не произошло. Ошиблись все. Шумы оказались просто шумами. Лишь очень-очень далеко от Земли Алан Саркисян зафиксировал рост уровня шумов, исходящих от Марса. Шумов, адресованных Земле.

Его открытие осталось незамеченным — ученые Земли не особенно хотели изучать колебания сигнала на далекой планете. За это наблюдение зацепился лишь Хексиус Штейн, выдвинув теорию коммуникативных планет, согласно которой пересматривалось устройство Вселенной. Теория была настолько революционной, что научный мир отказался воспринимать ее серьезно. Особенно не понравилось им, что Штейн отводил человечеству роль паразитов, сравнивая их с рыбами семейства прилипаловых, которые существуют, прицепившись к акулам и питаясь тем, что остается во время кормежки акул. Роль акул отводилась планетам. Роль Вселенной — океану. Причем планеты наделялись интеллектом, а шумы Саркисяна были способом их общения друг с другом.

— Необходимо срочно прекратить блокировку сигнала, — говорил Штейн.

Его назвали любителем дешевых сенсаций и поставили на его карьере крест. Но потом орбита Земли не начала меняться. Сила сигнала шумов Саркисяна, исходивших с Марса, увеличилась в сотни раз.

— Мы всего лишь рыбы-прилипалы! — кричал Хексиус Штейн, популярность которого резко поползла вверх, особенно после того, как смещение оси пробудило десяток вулканов и вызвало ряд цунами.

Проект Дарена Свона был спешно закрыт, а сам Свон отдан под суд. Но Марс и Земля продолжали тянуться друг к другу, словно боясь, что связь снова может прерваться. Десятки тысяч ученых подхватили проект Хексиуса Штейна.

— Говорят, что шумы Саркисяна — это всего лишь любовные послания, как у птиц или животных, — сказала Жаклин, навещая Дарена Свона в тюрьме. — В них нет интеллекта, скорее просто инстинкт.

Свон молчал. Молчал и Алан Саркисян, наблюдая, как планета, давшая ему жизнь, катится в небытие.

История двадцать вторая. Ангелы знания

Билл Ноймнец был ученым. Почти гением. Он исследовал грани, границы. Восприятие, миры, алхимия пространства и времени. Он задавал ритм. Он поражал открытиями. Все дальше и дальше. Все глубже и глубже в пучину этой затянутой в ночь науки, на дно, в безграничную бездну. И ветер свистел в ушах от этого падения в небо, к ангелам знания, к богу науки. И бог открылся ему, явил свой лик. Бог знания. Бог мудрости. Бог открытий. И ужаснулся Билл Ноймнец своей дерзости. И хотел он сбежать. Но двери уже были открыты ему. И лился из них свет. И слепил этот свет. И видел он там начало и конец всего. Жизни, смерти, света, тьмы, любви, ненависти…

«Я зашел слишком далеко», — понял Билл Ноймнец.

Он трижды пытался лишить себя жизни. Пытался закрыть проклятые двери, из которых лился свет знания, свет вселенской мудрости. Трижды в первый месяц. Но явившийся ему бог не позволял умереть. Билл Ноймнец резал себе вены, бросался под машину и прыгал с Бруклинского моста — ничего. Так же принятый цианид — лишь несварение желудка. А свет из открытых дверей знания уже заполнял известный ему мир. Свет, который вел во тьму, в конец.

Клэр Паттерсон узнала его в тот день, когда уставшие санитары неотложки отправили свихнувшегося ученого в сумасшедший дом.

Клэр пыталась лечить его психотерапией, пыталась найти истоки болезни в детстве, несчастной любви, неудачах. Затем перешла к шоковой терапии, препаратам.

— Просто сделайте мне лоботомию, — говорил все это время Ноймнец. — Только так мы сможем закрыть эти двери.

— Какие двери? — спрашивала Клэр.

— Двери в пустоту.

— Очень интересно.

— Я видел бога знания.

— И какой он?

— Я видел небеса знания.

— И что там?

— Этот свет сожжет нас всех.

— Какой свет?

— Свет моих знаний! Я должен умереть! Должен забыть!