Понятно, что здесь интрига более сложная, чем видно при первом рассмотрении. Ведь графине явно давались гарантии безопасности, да и сама она, такое ощущение, не видела никакой опасности в этой интриге, будучи, видимо, уверенной, что королева точно заплатит. Следовательно, кто-то пообещал королеве частичное финансирование покупки, сыграв на ее слабости – привычке исполнения собственных прихотей, так как Роган изначально не собирался оплачивать ожерелье целиком. А потом это обещание было дезавуировано – и королеве пришлось предавать подругу, перед которой она чувствовала себя виноватой, поэтому и помогая ей бежать из тюрьмы, заранее зная, что отныне графиня ее ненавидит и постарается публично с ней расплатиться. Знала, но помогала, наказывая себя за тот страх, поддавшись которому она обрекла подругу на физические и нравственные страдания и сломав ей судьбу. И расплата последовала – памфлет гулял по всей Франции. Кто знает, не планировал ли подобной информационной войны неизвестный, в дальнейшем исчезнувший, спонсор и не она ли была тайной целью всей этой интриги?..
Ведя светский, рассеянный и, следовательно, роскошный образ жизни, королева столь же естественно противостояла тем, кто в силу служебного положения или здравого смысла хотел этот ее образ жизни несколько умерить и ввести в более ограниченные с точки зрения бюджета рамки. Иными словами, она была несомненным лидером придворной партии, боровшейся против королевских контролеров финансов, пытавшихся что-то сделать с бюджетом государства, чтобы оно не стало уже завтра банкротом, и поэтому возбуждавших ненависть привыкшей к системе бонусов придворной камарильи. И тем самым подписывающим себе отставку, так как король, с годами попавший под каблучок супруги, очень часто уже не мог защитить и отстоять своих финансистов.
Столь же ревностно королева отстаивала и интересы страны своего детства. И то и другое вскоре ей зачтется по самой высшей шкале, где итоговой ставкой будет ее жизнь и жизнь ее мужа. Ибо Революция, чудовище обло, озорно, стозевно и лайя, было уже при дверях…
Далее, с началом революции, ее жизнь – это череда опасностей, волнений и… переездов: все далее от средоточия королевской власти. Все ближе к последнему приюту приговоренных. Из Версаля, подвергшись 5–6 октября 1789 года нападению революционно разагитированных масс, она переселяется с мужем в Тюильри. После неудачного побега за границу они с Людовиком оказываются заключенными знаменитого Тампля. Потом – после казни короля – ее переводят в тюрьму Консьержери, где она и просидит до самой смерти – 16 октября 1793 года.
Как и Людовик ХVI, она спокойно выслушала заранее ей известный приговор. И столь же стоически, как и муж, вела себя в момент казни, еще раз доказав всем, что, несмотря на все их жизненные обстоятельства и семейные ссоры, они были подлинной королевской четой. Порода, знаете ли…
Время сильных людей вокруг них для Бурбонов завершилось. Отныне их окружали лишь статисты будущих драм, в то время как лагерь их противников, адептов и титанов революции, колоссов Нового порядка, пополнялся яркими фигурами с пугающей быстротой – таково свойство любого социального катаклизма. Будь по-другому – сего бы печального события просто не произошло бы. Его бы раздавили в зародыше. И все же старое не желало так легко расставаться с тем, чем жило и существовало века и века – пусть даже в форме гротеска и насмешки над здравым смыслом. Впрочем, революции всегда совершают безумцы – ибо замысливают и претворяют в практику невозможное… И поэтому первоначальный этап Великой французской революции – собственно тот, в который доживала последние месяцы и дни династия, – выпало претворять людям, связанным нерасторжимой пуповиной с предшествующим строем, пытающимся забыть, кто они и откуда, – герцогам, графам, маркизам… Но не утратившие привычек, пристрастий и предпочтений своей предшествующей жизни (впрочем, приходящие им вдогонку и на смену, кроме нескольких идеалистов) жили теми же предпочтениями, желаниями и потребностями тела и души.