Блистательные годы. Гран-Канария

– Это было чудесно… чудесно. – Она помолчала, подбирая слова, чтобы лучше выразить свою мысль. – Что-то кроется за этим… какой-то смысл, который нельзя увидеть на поверхности.

– Ей-богу, а вы правы, леди, – галантно поддержал ее Коркоран. – Под поверхностью происходит много всякого, чего нам не уразуметь. Того, что нам и не снилось и что нельзя объяснить, как ни старайся.

Наступила недолгая тишина. Мэри встала и, не сказав больше ни слова, вышла из кают-компании.

Дождь прекратился. Облокотившись о перила, она чувствовала, как ветер дует в лицо, и, приоткрыв рот, вдыхала свежий, чистый воздух со звуком, похожим на шелест внутри морской раковины. Она испытывала сейчас сильнейшие переживания безо всякой на то причины. Смысл, который нельзя увидеть на поверхности! О, как же она глупа, слишком глупа, чтобы выразить это словами. Но она ничего не могла с собой поделать. Слепо протянула вперед руки раскрытыми ладонями вверх и всей душой отдалась внимающему ей горизонту.

Маленькое общество, собравшееся было в кают-компании, распалось: Коркоран и Дибс разошлись по своим каютам, а Сьюзен остановилась посреди комнаты, сжимая под мышкой папку с нотами и устремив карие глаза на Роберта, который все еще сидел рядом с фисгармонией.

– Ты идешь, Робби? – спросила она тихо. – Тебе пора принять лекарство.

Он поднял голову с видом человека, которого отвлекли от серьезных раздумий.

– Я тебя догоню, Сью. Приготовь, пожалуйста… – он одарил ее улыбкой старшего брата, – проклятое снадобье.

– Пойдем сейчас. Иначе ты наверняка про него забудешь.

По-прежнему улыбаясь, он произнес с необычной легкостью:

– Нацеди одну дозу, Сьюзи, и, если она не исчезнет через полчаса, я выпью всю бутылку разом.

Она стиснула пальцами зеленую картонную папку, но заставила себя ответить улыбкой, затем повернулась и бесшумно покинула кают-компанию.

Взгляд Элиссы, вернувшийся из пустоты, случайно упал на Роберта.

– Сестра вас ревнует, – заметила она и не преминула уколоть: – С чего бы это?

– Мы со Сьюзен живем друг для друга.

– И для Бога?

– Да. Для Бога.

Она бросила на него взгляд через пространство комнаты, как через континент. В ее глазах, исполненных безжизненной насмешки, тем не менее проглядывало и противоположное чувство – удивление. Она считала собеседника самым ничтожным созданием, самым невыносимым занудой, самым презренным хлыщом из всех любителей проскулить какой-нибудь псалом. Темные глаза Роберта уловили этот пристальный взгляд вместе со всем, что за ним скрывалось, и он неожиданно выпалил:

– Миссис Бэйнем, почему вы презираете нас – мою сестру и меня? Мы не обладаем таким происхождением, как ваше, не настолько хорошо обеспечены, не стоим с вами на одной ступени социальной лестницы. Но несмотря на это, мэм, мы люди. По крайней мере, я так предполагаю. Мы заурядные люди, пытающиеся быть честными и добрыми.

Элисса без интереса прикурила сигарету. Но Трантер встал, внушительно прошагал к диванчику и уселся рядом с ней.

– Миссис Бэйнем, – церемонно произнес он сильным и мягким голосом, – я ждал возможности поговорить с вами. И позвольте заметить, – его глаза внезапно блеснули, а речь ускорилась, – я сейчас по-настоящему честен. Вы смотрите на нас с сестрой как на кого-то вроде факиров, попросту обманщиков. Но мы не такие. Нас, евангелистов, обливают грязью. О нас написаны книги, авторы которых потешаются над нами, нашей речью, нашей одеждой и всем прочим. Это неслыханно! И Бог свидетель, это неправда. Допускаю, бывали случаи – неприятные случаи, когда мужчины и женщины с повадками коммерсантов торговали словом Божьим. Но на каждого из этих шарлатанов приходится сотня других, честно и горячо верующих. Прочитав те книги, вы могли бы подумать, будто в религии нет ни унции добрых намерений и рвения. Будто каждый пастор сомневается в том, что проповедует. Это отъявленная ложь. Я верую каждой жилкой своего существа. Миссис Бэйнем, мэм, возможно, вы не сочувствуете этой вере, но хотя бы имейте сердце признать, что мы искренни.

Элисса смерила его покровительственным взглядом:

– Какая длинная речь… Что она значит? И так ли уж она важна?

– Важнее, чем вы думаете, мэм. И вы понимаете, что она значит. Поверьте, мне грустно видеть, что женщина с вашими талантами и возможностями, с вашей красотой слепа к смыслу жизни. Вы несчастливы. Вы перепробовали все и ни от чего не получили удовольствия.

Она вскинула брови:

– Ни от чего не получила удовольствия, вот как?

– Да! – воскликнул он. – Ни от чего! И вы никогда не станете счастливой, если не обретете Бога. В Нем единственная радость жизни.

Элисса глубоко затянулась сигаретой, глядя на ее мерцающий кончик.

«А этот малый искренен, – призналась она себе с каким-то бесцветным удивлением. – Что, если… поддаться капризу? – мелькнула у нее смутная мысль. – Нет, не стоит того. Профиль у него хорош, фигура крупная и довольно крепкая, но из ноздрей торчат крохотные волоски, и он такой зануда, о да, чудовищный, невыносимый зануда».

Неожиданно для самой себя она поинтересовалась:

– А сами-то вы счастливы?