Блистательные годы. Гран-Канария

– О, я знаю, что это нерезонно. Но чувство есть. Вы посмеялись надо мной, когда я рассказала вам о своем сне. Вы считаете меня дурочкой, а возможно, и сумасшедшей. Но я ничего не могу поделать. Что-то преследует меня. Постоянно висит надо мной, как огромная птица. Не оставляет меня в покое. Я никогда не бывала на этих островах. И все же у меня смутное чувство, что я туда возвращаюсь. Я никогда не встречала вас прежде, и все же… о, я вам это уже говорила! Думайте, что хотите, но это правда, неотвратимая, как смерть. Сегодня там, на плоту, у меня возникло чудесное ощущение, что я знаю вас лучше, чем саму себя. – Она умолкла с легким вздохом, взлетевшим, словно белая птица, потерянная и испуганная, далеко от земли.

Он заставил себя сказать:

– На море в голову приходят разные причудливые фантазии. Они не имеют отношения к жизни. Через шесть недель вы вернетесь в Англию. Забудете все. И ваши «невидимые нити» весело потянут вас в элегантные рестораны, в оперу, на эти чаепития, о которых вы говорили недавно. Весьма привлекательная жизнь!

Она впервые повернула к нему голову. На ее лице, размытом, призрачном, до странного белом, выделялись скорбные темные глаза.

– Это всего лишь видимость, – печально отозвалась она. – Мне не нравится эта жизнь. Никогда не нравилась. Никогда. Я не на своем месте. Почему-то я не вписываюсь в нее. – В ее голосе прорезались нотки боли, она говорила все быстрее. – Вы думаете, я так и осталась ребенком, ничего не смыслю в жизни. Но это неправда, поэтому иногда все становится невыносимым, поэтому мне необходимо убежать… убежать прочь. Там все так тщетно, так шумно и суетливо. Никто не сидит на месте… вечеринки, еще вечеринки, коктейли, танцы, синематограф, бросаются то туда, то сюда… никогда не останавливаются… каждую свободную минуту заполняют джазом. Граммофон Элиссы – она без него умрет. Единственная мысль: как бы мне еще развлечься? Вы не поверите, там даже нет времени подумать. Вы считаете, что я глупа, что у меня нет чувства меры, чувства юмора. Но по моему мнению, ты получаешь от жизни лишь то, что в нее вкладываешь. А мои знакомые умеют только брать, постоянно брать. Снаружи все такое яркое и сверкающее, но внутри – ничего настоящего. И никто… никто этого не понимает. – Не в силах внятно сформулировать свои мысли, она оборвала себя и снова повернула печальное лицо к морю.

Он долгое время молчал в оцепенении, потом откуда-то изнутри пришел ответ.

– Вы замужем, – глухо выдавил он. – У вас есть муж.

Меланхолия, окружавшая Мэри нежной тенью, снова окрасила ее голос, когда она произнесла, словно повторяя затверженный урок:

– Майкл очень добр ко мне. Он ко мне привязан. А я очень привязана к нему.

В душе Лейта шла внутренняя борьба, и наконец он не выдержал. Слова прорвали все барьеры и яростно выплеснулись наружу.

– В таком случае у вас нет причин жаловаться. Муж любит вас, а вы любите его.

Все исчезло – корабль, море, ночь, – и мир застыл в неподвижности. Мэри беспомощно сжала руки. И прошептала:

– Ненавижу себя за то, что сейчас скажу. Но вы спросили. Я не могу… я никогда не любила. Никогда. Я пыталась… но напрасно. Словно все это отобрали у меня много лет назад.

Пролетали минуты. Оба молчали. Судно возобновило уверенное движение, на море снова поднялась легкая зыбь. Ветер уносил с собою страстные вздохи волн. Звезды трепетали в прозрачном небе, как распахнутые, чисто умытые глаза. Двое стояли рядом в темноте. Больше ничего не имело значения. Время и пространство исчезли. Что-то таинственное и сокровенное объединило мужчину и женщину. Корабль перестал быть кораблем, превратившись в божественную стихию, внутри которой некая сила мгновенно спаяла их в единое существо, невзирая на разделенные тела. Да, они стали единым целым, объединенные силой, которую невозможно постичь разумом. И все же она была здесь, непостижимая, но реальная. Вне прошлого, вне будущего, мистическая, подлинная. Сердце Харви безумно билось. Неземная сладость висела в воздухе, готовая влиться в его кровь. Дрожа, он желал только одного: узнать, что Мэри его любит. Больше ничего. Но он молчал – казалось, любое слово разрушит это мгновение. Наконец позади чуть слышно пробил колокол.

Мэри вздохнула:

– Я должна идти. Да, мне пора.

Он молча повернулся и последовал за ней. Каждое ее движение было драгоценно, исполнено смысла. В проходе они остановились и, не обменявшись ни единым взглядом, разошлись по своим каютам. Он не осмелился посмотреть на нее. Они даже не попрощались.

На судне воцарилась долгая тишина. Когда краешек солнца показался над морем, сливаясь с ним в чистой, незапятнанной красоте, к этой тишине примешалось нечто томительное, хотя и непорочное. Картежники тоже наконец разошлись. «Ореола», казалось, уснула.

Но тут, нарушив вездесущий покой, на верхней палубе раздались торопливые шаги Роберта Трантера. Все это время он провел в своей каюте. К счастью, Сьюзен видела, как он туда заходил. Но он должен был снова выйти. Ужасно жарко, просто нечем дышать. Нужно же человеку глотнуть воздуха, а там будь что будет.