Блистательные годы. Гран-Канария

– Чтоб ему ни дна ни покрышки! – продолжил Коркоран. – Из этого недотепы кто угодно может веревки вить. Платон был прав, когда сказал, что уму-разуму ни в жисть не научишь. Ну и тупица, разгуливает тут, будто лунатик. Ей-богу, его сестра стоит шести таких, как он. – Джимми зевнул и с наслаждением потянулся, выбросив над головой сжатые кулаки. А потом с чрезвычайной небрежностью заявил: – Ну, я, пожалуй, пойду вниз. Поболтаю малость с мамашей Х. и Хэмблом. Всего лишь светские разговорчики, ты понимаешь. Не больше. До скорого. Пока, так сказать.

Тень улыбки некоторое время блуждала по лицу Харви – слишком нелепо Коркоран пытался замаскировать свои истинные намерения, – а потом исчезла. Он повернулся к леерному ограждению, ища уединения у моря, у внушительной тишины ночи. Но через мгновение его снова отвлекли – сбоку возник Трантер.

– Размышляете, доктор Лейт, как я погляжу. И впрямь, дивная ночь, для того чтобы беседовать со звездами. Да, сэр! Душноватая, впрочем. Немного влажно, не находите? Должен признаться, я весь взмок. – Фразы, произнесенные с чрезмерной любезностью, перемежались пыхтением. – Народ должен был высыпать на палубу, чтобы глотнуть воздуха.

– Народ волен делать то, что ему хочется, – отрезал Харви с угрюмым нетерпением.

Трантер рассмеялся. Взрыв его веселого, эмоционального смеха, сейчас звучавшего более весело и эмоционально, чем обычно, завершился судорожным всхлипом на грани истерики.

– Ха-ха! Конечно. – Он разговаривал так, словно пытался убедить в чем-то самого себя с помощью богатых обертонов собственного голоса. – Ну да. В каком-то смысле, так или иначе. Я только хотел сказать, что дамам наверняка было бы приятнее на палубе. Интересно, куда они подевались.

Харви отшатнулся, его замутило от слов Трантера, в которых ему почудились и бесхарактерность, и испуг, и вместе с тем настойчивость.

– Миссис Бэйнем сразу после ужина пошла в свою каюту, – бросил он через плечо. – Я слышал, как она говорила, что устала и собирается лечь спать. – Он резко развернулся и двинулся к трапу, смутно отметив выражение опустошенности, возникшее на лице Трантера.

Ушла, исчезла в ночи, в неприкосновенном святилище своей каюты! И это после всего, что она обещала Роберту! Жестокий удар. Мягкая книжка в кожаном переплете, оттягивавшая нагрудный карман, казалось, легла на сердце свинцовой тяжестью. Раздавленный, Трантер постоял немного, предаваясь самоуничижению, потом медленно заходил взад-вперед, склонив голову. Он больше не напевал.

Внизу Харви замешкался у прохода.

Может, тоже отправиться спать? Он чувствовал усталость, изнеможение, сам не зная почему. Скверное воспоминание о выражении, замеченном им на лице Трантера, засело в мозгу, впиталось в него грязной кляксой, разбудив беспричинную ярость. Это воплощение болезненной чувствительности, выставленной напоказ, лишь укрепило убежденность Харви в бессмысленности любви. Биологическая необходимость, животная реакция организма – жертвы отвратительных инстинктов. Не более того. Так он холодно рассуждал всегда. И все же сейчас повторение этой мысли поразило его глубокой печалью. Что произошло? Его чистая, ясная гордыня отшатнулась в омерзении, когда издевательски заговорил внутренний голос. А потом зазвучали иные голоса. Сбивая с толку тысячей поддразнивающих языков, его окружала красота ночи. Красота – то, чего он никогда не признавал, то, что лежало на противоположном полюсе от правды, несовместимое с его убеждениями.

Опечаленный, он двинулся вперед, миновал люк в носовой части. Корабль с непобедимой безмятежностью тихо плыл среди величавого покоя. Харви выбрался на нос. И вдруг, хотя его лицо оставалось бесстрастным, сердце распахнулось и забилось в бешеном темпе. Женская фигура, прямая и хрупкая, как волшебная палочка, предстала перед его глазами, словно окутанная дымкой тайной радости. И вот он уже молча стоит рядом с ней, облокотившись о леер и смотря в бесконечное пространство.

– Я чувствовала, что вы придете, – произнесла наконец Мэри, не глядя на него. – Теперь мне больше не грустно. – Ее голос звучал тихо, почти бесцветно, напрочь лишенный кокетства. – Сегодня был такой странный день, – заметила она. – Я в растерянности. А завтра я покидаю корабль.

– Вы не хотите этого? – спросил Харви. В его словах была болезненная холодность.

– Нет. Я не хочу покидать это суденышко. Оно мне нравится. Здесь так безопасно. Но я сойду на берег.

Он промолчал.

– У вас когда-нибудь возникало чувство, – продолжила Мэри в своей чудной, отстраненной манере, – словно что-то вас захватило и просто ведет за собой, как будто невидимые нити постоянно тянут, тянут вас вперед?

Харви хотел было насмешливо усмехнуться над безрассудностью ее замечания, но у него ничего не вышло.

– Кажется, всю мою жизнь так и было. Теперь меня тянет вперед это суденышко. К чему-то… я не знаю, к чему. И тем не менее я чувствую это. Смутно догадываюсь, но неспособна понять.

– Это довольно нерезонно, – глухо откликнулся он.