Блистательные годы. Гран-Канария

– Пожалуй, мой день тоже можно назвать скучным, – откликнулся он, облокотился о леер и улыбнулся, глядя ей в глаза. – Впрочем, вряд ли мне следует использовать это слово. И все же надлежит удовлетвориться чувством выполненного долга. Наш визит в Арукас может принести хорошие плоды. В смысле того, что касается успеха нашей миссии. Здесь пообещали финансово поддержать нашу затею. Нас порекомендовали самому влиятельному плантатору Лагуны. Теперь мы можем на всех парах устремиться к цели. – Он задумчиво помолчал. – Надо же, как это, в сущности, странно. Весь день мысль о перспективах работы не вызывала во мне энтузиазма, но сейчас, разговаривая с вами, я едва сдерживаю азарт. Полон бодрости! И это так много для меня значит.

– Почему?

– Всю свою жизнь я был предан работе. Я рано пришел к благодати. Да, я был спасен еще в детстве. И я из бедной семьи. Мне приходилось пробивать себе путь наверх, окончить теологический колледж, упорно сражаться, чтобы получить свою долю труда в Божьем винограднике.

Элисса подняла на него недоверчивый взгляд. «Он нереален, – подумала она, – таких не бывает». А вслух поинтересовалась:

– Вы рассказываете мне историю своей жизни?

– Нет-нет! – воскликнул он и приосанился. – Но такое чувство, что я должен рассказать вам все, абсолютно все о себе, о том, что я собой представляю. Попросту не могу удержаться.

Повисла пауза. Наконец любопытство перевесило, и Элисса спросила, капризно приподняв брови:

– Вы не имели никаких дел с женщинами?

– Никаких!

– Никогда?

Он покачал головой, глядя на собеседницу блестящими, широко распахнутыми глазами. Так собака смотрит на свою хозяйку.

– Ну и ну, – пробормотала она себе под нос. – Значит, это правда. И весь этот путь из Коннектикута…

– Простите, мэм?

– Я говорю, – ответила она, – что должна называть вас Иосифом.

Трантер жарко покраснел. Намека он не понял.

– Иосифом? – переспросил он, запинаясь. – Но меня зовут Роберт.

– Теперь я всегда буду думать о вас как об Иосифе. Для меня вы как бы родились заново под этим именем. И все же, пока не знаю… Еще не решила.

Она произнесла это мрачным тоном, но у Трантера возникло ужасное подозрение, что над ним потешаются. И он с патетической серьезностью провозгласил:

– Встреча с вами дала мне огромный опыт. Настолько огромный, что я не могу представить, как вы исчезаете из моей жизни, будто… – горячо взмахнув рукой, он изрек цветистую банальность: – Будто корабль, уплывающий в ночь. Такой исход выглядит бессмысленным. Ведь из нашей встречи должно что-то произрасти. Да, должно. Все наши разговоры наедине не могут вести в никуда. О, я отдал бы правую руку, чтобы стать орудием вашего спасения… – Его голос дрогнул и оборвался. Обуреваемый эмоциями, он умоляюще положил ладонь на руку Элиссы и елейным тоном произнес: – Я хотел бы дать вам кое-что. Это чувство, которое я к вам испытываю… Да, конечно, это так. И если вы примете мой дар, я хотел бы вручить вам нечто, для меня драгоценное. Книгу, принадлежавшую моей матери. Ничего особенного, просто маленькая книжка с добрыми словами. Я ношу ее с собой последние двадцать лет. Вы… вы примете ее?

Она подняла взгляд, потом торопливо отвернулась.

– Эта мерзкая женщина там, в углу, таращится на вас во все глаза, – заметила она небрежно. – Мне-то все равно, но, может, вы против.

Обернувшись, Роберт наткнулся на немигающие глаза-бусинки мамаши Хемингуэй.

– Нет-нет, – заявил он, – я не против.

Но слегка сбавил пыл и убрал руку.

– Вручите мне свой подарок после ужина, – внезапно предложила Элисса. – С наступлением темноты, когда мы выскользнем из гавани. Получится весьма таинственно и мило. Так сказать, завершит день.

Роберт в экстазе уставился на нее. На заднем плане мамаша Хемингуэй выбралась из кресла и, шаркая, двинулась в сторону трапа. Она увидела все, что хотела, и теперь ее охватила необычайная злобная радость. Ее жирный живот слегка колыхался от беззвучного хохота, пока она спускалась, осторожно переставляя маленькие ступни в туго зашнурованных ботинках.

– Ну и дела, вот потеха, – бормотала она себе под нос. – Санта-Мария, пускай меня вздернут, коли не так. Наш святоша добился своего. Чертов надувала. Лопни мои глаза, это слишком смачно, чтобы держать в себе.

Корчась от смеха, она проскакала по проходу, как маленькая черная жаба, и бочком протиснулась в свою каюту. Как и ожидалось, Сьюзен была там – отдыхала на своей койке, накрыв лоб влажным носовым платком.

– Але-але! – прокричала Хемингуэй с величайшим радушием. – Кемаришь, значит, потихоньку. Вот и правильно. Ты уж береги здоровьичко, а то гоблины заберут. Так-то вот. Не куксись, дорогуша, учись у братца, уж он-то на верхней палубе веселится напропалую.

Сьюзен приоткрыла один глаз. Наступила пауза.

– Мой брат? – наконец спросила она.