Блистательные годы. Гран-Канария

– Нет, что вы! Честный труд не может никого унизить, – хвастливо заявил Джимми и целомудренно поправил подтяжки. – Правда. Даже самого что ни на есть аристократа. А насчет остального, то разве Платон не говорил, что подобает одаривать милостями тех, кто в них нуждается?

– Я не прошу о милостях, – мрачно откликнулась маркиза. – Это Исабель де Луэго раздает милости. Но вы, без сомнения, человек благородный. А ваше семейство? Говорите, вы аристократ?

– Само собой, – вкрадчиво заверил Джимми. – Со стороны отца происхожу от ирландских королей. Могу рассказать вам родословную. Во мне течет кровь Бриана Бору[63], это наверняка.

Она издала короткое восклицание и засеменила навстречу гостю.

– В таком случае приятно познакомиться. Действительно, у вас манеры кабальеро.

Хозяйка устремила на него простодушный и вместе с тем проницательный взгляд. Джимми галантно ей это позволил, но через мгновение смущенно опустил глаза, вытер ладони о брюки и заявил:

– В общем, так говаривал мой папаша. Особенно, бывало, как хлебнет лишнего. Может, есть у нас такие великие предки, может, и нет. Но ирландец – всегда джентльмен, в какой бы семье ни родился. И покажите мне человека, который вздумает с этим спорить. Уж я задам ему трепку, как Харви агенту.

– Да, вы сражались, – пробормотала она. – Ваше лицо… неприглядное, зато мужественное… изрезано шрамами, как у матадора. Оно не располагает к себе. Но чувствуется, что у вас есть сердце.

Он переступил с ноги на ногу, безуспешно потянулся за табакеркой. Потом широко улыбнулся.

– Точно, сердце есть. Огромное, как корабль. Без него я бы далеко не уплыл.

– Вы познали несчастья. Да-да-да. Это как печать на вашей прекрасной некрасивости. Вас постигло достаточно бед, чтобы разбить сильное сердце. Но не огорчайтесь. Всему всегда приходит конец. Для вас, возможно, конец уже настал.

Заподозрив насмешку в словах маркизы, Джимми бросил на нее смущенный взгляд из-под клочковатых бровей:

– Сдается мне, и вы хлебнули горя в свой черед.

Маркиза улыбнулась, отчего на ее лицо легла сеть печальных, но все же лукавых морщинок.

– Иисус-Мария, – пробормотала она. – Не произносите таких слов при Исабель де Луэго. Знайте, ее окружают бесчестные люди. Или окружали. Все утрачено. Все распалось на части. Превратитесь в мед – и вас съедят мухи. Вскормите ворон – и они выклюют вам глаза. Дон Бальтазар – единственный, кто был верен. Но и он теперь мертв.

Джимми почесал в затылке, размышляя: «Дон Бальтазар. Сдается мне, этот был самой большой вороной в стае. И знатно дурачил хозяйку». Вслух он произнес:

– У вас кусок богатой земли, мэм. Ей-богу, стыдно смотреть, до какого разорения его довели. Мужчина – хороший мужчина, заметьте, – за год навел бы тут шик-блеск, как на корабле. Никто не предлагал бросить вам спасательный круг?

– Слова во рту – что камни в праще. Многие обещали, но никто не делал. Они не работают, они крадут. Землей чуть выше владеет американо, он отвел к себе воду из ручья, хотя это запрещено. Земля не благоденствует в женских руках. Да-да-да, это тяжело для Исабель де Луэго.

– Прохвосты, – буркнул Джимми с безмерным сочувствием, – вконец вас разорили. Мерзавцы. Ей-богу, под присмотром башковитого и рукастого парня этому поместью можно было бы вернуть былую славу. Прекрасное место.

Захваченный многообещающей идеей, Коркоран открыл было рот, чтобы заверить хозяйку в благородстве своих намерений. Но она пробормотала:

– Верно, сеньор. Но вы тоже будьте осмотрительны в речах. Говорить не думая – как стрелять не целясь.

Джимми закрыл рот. Выражение ее лица озадачило его. Повисло странное молчание.

– Ах, – проворчал он, – может, я стреляю лучше, чем вы думаете.

– Без сомнения, вы перепробовали множество занятий, – продолжила маркиза невозмутимо. – Без сомнения, вы провели жизнь в путешествиях. И без сомнения, вы должны странствовать дальше.

– Да куда уж дальше! – возразил он. – Я бы отдал свою воскресную шляпу, чтобы осесть на земле. Так сказать, найти хорошую крышу над головой.

Снова наступила тишина. Джимми, затаив дыхание, ждал, поймет маркиза его намек или нет.

– Вы, конечно, еретик, – вздохнула она. – Увы, не может быть иначе.

И тогда на Коркорана снизошло вдохновение. Засунув руку в карман брюк, он торжественно извлек… нет, не книгу Платона, а нитку потертых бус. Это были четки, и он благоговейно помахал ими перед носом собеседницы.

– Видите это? – с самым благочестивым видом пробормотал он. – Пусть меня повесят, если еретик стал бы носить с собой такое. Я прошел семь морей и никогда не расставался с этой вещицей. – Коркоран не солгал: он действительно повсюду возил с собой этот талисман. Правда, молитву произносил не чаще раза в год. – Четки принадлежали моей старушке-матери, да покоится она с миром. И видит бог, они вели меня прямым путем через печали и радости.

Маркиза бросила взгляд не на качающиеся четки, а куда-то вдаль, потом едва заметно улыбнулась.

– Матерь Божия, прежде я говорила, что от всех этих людей больше треска, чем орешков, – проронила она как бы про себя. – Но быть может, я наконец нашла ядрышко.