Блистательные годы. Гран-Канария

Его поручили заботам тетушки – придирчивой обедневшей старой девы, которая, впустив племянника в свой дом по необходимости, воспринимала его исключительно как тяжкое бремя. Но у юного Харви были свои амбиции. Талант и упорство в достижении цели помогли ему окончить школу, получить три стипендии и поступить в провинциальный медицинский колледж. Он видел, как потерпел неудачу отец, лишенный возможности строить чисто академическую карьеру, и интуитивно предполагал, что медицина даст более надежные шансы на успех. Кроме того, его призванием была биология. В Бирмингеме он считался самым выдающимся студентом своего времени. Но, окончив колледж (где ему вручили все награды из имеющихся), он отказался от предложения занять место в городской больнице и неожиданно уехал в Лондон. Лейта не воодушевляла идея успешной медицинской практики, не привлекало кресло консультанта, не испытывал он и потребности сколотить состояние в обмен на утешения у постелей больных. Его вдохновение было более глубоким, идеал – более высоким. Им двигало редкое стремление, присущее лишь единицам на протяжении веков, – искренняя страсть к самостоятельным исследованиям.

Денег у него не было, как и желания их иметь, за исключением минимальных сумм, достаточных для поддержания сносного существования. Он снял жилье в Вестминстере и принялся за работу. В Лондоне он терпел жестокие и многочисленные лишения, но стиснул зубы, затянул потуже пояс и посвятил все достижению своего идеала. Он столкнулся с предубеждениями, в которых гений мог увязнуть, словно в трясине, – особенно гений, выдвинувшийся из провинциального колледжа без солидной репутации. Однако неудачи лишь укрепляли его решимость, он жил, как монах, и сражался, как солдат. Он подрабатывал в больнице в ближайшем пригороде, а потом, через три года этих мучительных трудов, получил место патологоанатома в больнице Виктории. Маленькой и незначительной; возможно, слишком консервативной по методологии, однако это событие знаменовало самый важный шаг в карьере Харви. Тем вечером, вернувшись в свою квартиру на Винсент-стрит, он долго смотрел на портрет Пастера, стоявший на столе, – Пастера, которому он поклялся стать великим. Потом лицо Харви озарилось улыбкой, а улыбался он редко, ему это было совершенно несвойственно. Он ощущал, как в нем нарастает сила, призванная побеждать.

Разумеется, его сильно привлекала область лечения сыворотками. У него была теория, основанная на долгой серии экспериментов по агглютинации, оригинальное развитие работ Коха и Райта, которое, как он предполагал, произведет переворот в самих принципах научной медицины.

Она была грандиозна, его идея, великолепна и касалась не только лечения одной конкретной болезни, но была шире, значительно шире, охватывала всю сферу превентивной и лечебной вакцинации. Он горел убежденностью. Выбирая конкретную точку приложения сил, остановился на цереброспинальном менингите – отчасти из-за высокой смертности вследствие заболевания, отчасти из-за сравнительно неудачного применения всех предыдущих сывороток.

Итак, он приступил к работе в больнице Виктории. Шесть месяцев неустанно трудился над своей сывороткой: днем занимался рутиной в соответствии с должностными обязанностями, а ночи отдавал исследованиям. Начало страдать его собственное здоровье, но он не поблагодарил своего друга Исмея, когда тот посоветовал ему сократить лабораторные часы. Напротив, он их увеличил, движимый пылающим в нем рвением. Нервный, раздражительный, взвинченный, он тем не менее чувствовал со всей определенностью, что близок к успеху. Более того, в то время проявились сезонные вспышки спорадического менингита, и одна лишь мысль о существующих методах лечения во всей их «доадамовой неэффективности» – его собственное выражение! – подталкивала его к дальнейшим усилиям.

Однажды поздно ночью он завершил итоговые тесты и сравнил с контрольными данными. Снова и снова он проверял результаты. Был ли он удовлетворен? Не то слово. Он ликовал! Подбросил ручку в воздух. Он знал, что победил.

На следующее утро в больнице диагностировали три случая цереброспинального менингита. Для Харви это стало не просто совпадением, а логичным следствием обстоятельств, предварительным признанием его победы, пока еще не облеченным в слова. Он немедленно обратился к руководству больницы с предложением продемонстрировать действие своей сыворотки.

Его предложение резко отвергли.

Харви пришел в замешательство. Он не догадывался, что нажил врагов, что небрежность в одежде, саркастичность и высокомерное презрение к этикету превратили его в объект неприязни и недоверия со стороны коллег. Едкая правота его патологоанатомических отчетов приводила в бешенство больничных диагностов, и подобно всем, кто гнушался достижениями своих предшественников, в глазах многих он выглядел выскочкой, смутьяном, умным, но опасным типом.

Но, даже пребывая в замешательстве, Харви не признал поражения. Нет-нет, это не для него.