Блистательные годы. Гран-Канария

Внезапно он повернул голову на подушке и, вздрогнув, начал приходить в себя. Кто-то постучал в дверь. Сразу после этого ручка повернулась и в каюту бочком протиснулась крупная фигура Джимми Коркорана. Не снимая шляпы, он постоял немного, искательно улыбаясь, затем согнул и разогнул руки, словно без усилий поднимал тяжеленные гантели.

– Ну как оно, паренек? Другими словами, как дела? Силенки к тебе еще не вернулись?

Харви поднял на него воспаленные глаза.

– Откуда вы знаете, что дела так себе? – буркнул он.

Коркоран снова улыбнулся – задушевно, по-дружески – и немного сдвинул шляпу назад.

– Не пришел на обед, на чай, и сдается мне, на ужин тоже не пойдешь. Ей-богу, и сыщик не нужен, чтобы понять, что ты в нокауте. Уж я-то в этом кое-что соображаю. Вот и решил зайти, глянуть, как ты тут забился в угол.

– Добрый самаритянин, – усмехнулся Харви.

– Точно.

Наступила короткая пауза, затем, пораженный внезапной мыслью, Харви приподнялся на локте:

– Они меня обсуждали.

– А то! – подтвердил Джимми и, поддернув брюки, небрежно уселся на кушетку. – Уж кости тебе перемыли будь здоров. Всю твою историю взвесили и обслюнявили. Джентльмен этот наплел всякого. Чего только они о тебе не знают. Если чего и не знают – то поместится на трехпенсовом клочке бумаги. Но ты плюнь и разотри. Держи хвост морковкой, парнишка.

– Ради бога, – бросил Харви в приступе раздражения, – не называйте меня парнишкой! Называйте как угодно, но только не так.

– Ладно, – благодушно согласился Джимми.

Воцарилась тишина. Харви прижал влажную ладонь ко лбу, потом внезапно с ожесточением воскликнул:

– Зачем вы пришли? Разве не видите – я хочу, чтобы меня оставили в покое!

Джимми вытянул из жилетного кармана металлическую табакерку, погрузил в нее толстые пальцы – указательный и большой, – мрачно вдохнул понюшку и аккуратно смахнул с себя крошки.

– «Когда объект его желаний померк, – процитировал он тоном оракула, – он удалился, и никто его более не видел». Это Платон. Но чесслово, ты меня пока не гони. Уж я-то в момент тебя разглядел, как только ты вошел в кают-компанию. И сразу понял, взглянув одним глазком, что вся беда в выпивке. Эта пакость вышибла с ринга много хороших людей. Я сам в былые времена баловался пивком. Карты и пойло – ой-ой-ой! – Он вздохнул и искоса взглянул на собеседника с некой озорной торжественностью. – Но дьявол меня забери, если я теперь хоть кончиком пальца прикоснусь к тому и другому. Учти, хоть недостатков и промахов у меня куча, но я всегда говорю правду. А ежели какой человек отзовется на правду, я его зауважаю. И я всем сердцем тянусь к людям, которых судьба шандарахнула по башке. Ей-богу, я и сам хлебнул горя там и сям, как ни крути, с тех пор как впервые увидел свет в Клонтарфе шестьдесят с лишним лет назад. Мои старики были бедняками – гордые люди, заметь; из Трали, но бедные. Образование я получил сызмальства, еще когда на Саквилл-стрит оседлал лошадку на палке, и читать учился по рекламе Гиннесса. Ты бы в это не поверил, теперь-то я читаю Платона, вот такой стал грамотей. – Он сделал паузу в ожидании похвалы, но Харви молчал, крепко сомкнув веки. – А потом влез в игру, славную игру. Ух и крепким я был пареньком! Непобедимым. Никто не мог взять надо мной верх на ринге. В Белфасте я отправил Смайлера Буржа за канаты одной левой. Чесслово, стал бы чемпионом мира, ежели б не сломал ногу. Но ногу я все ж таки сломал. И несу эту отметину по сей день. Ей-богу, мир лишился чемпиона. Вот я и эмигрировал в черные девяностые.

Харви застонал:

– Вы закончили? Если так, будьте любезны, уйдите.

– Закончил? – воскликнул Джимми. – Да ну тебя, я только начал. С тех пор чем я только не занимался. Катал бильярдные шары в Сиднее. Потом докатился до Мексики, а там революция, – пострелял из допотопных пугачей. На следующий год двинул в Булл-Галч попытать счастья во время золотой лихорадки, а еще через год – в Сан-Франциско, где устроился в паб. Но такая жизнь точно не по мне. Тогда попробовал заняться фермерством в южных штатах. Там мне приглянулось больше всего. Если когда-нибудь решу бросить якорь, ты найдешь Джимми К. на собственном дворе, с коровой и выводком цыплят. Но тогда мне приспичило сбежать в Колорадо – добывать серебро. А потом я странствовал с цирком профессора Синотта. Добрый старый Боб, надеюсь увидеть его снова. Он меня ждет в Санта-Крусе, подготовил для нас двоих дельце – мощная затея. Так вот, в цирке старины Боба Синотта я процветал. Двенадцать месяцев подряд каждый вечер входил в клетку неукротимой львицы Доминики. Загрызла троих сторожей – так писали в афишках. Но в конце концов подвела Боба и меня – сдохла. В ее жратву попало что-то из обезьянника. И тогда цирк прогорел. – Он вздохнул, засунул под мышку большой палец. – Унылый был день, вот что я тебе скажу, – день, когда я распрощался с Бобом.

Харви беспокойно заворочался на своей койке.

– А я молю Бога, чтобы вы распрощались со мной.