Блистательный обольститель

Дерек уезжал из Кембриджа почти в отчаянии. Вернувшись в свой дом в Лондоне уже к ночи, он прошел прямо в спальню. Там, налив полный стакан бренди, он сел на кровать. Он пил и смотрел на звезды, просвечивающие сквозь сумерки за окном. Анне-Лиз ушла, практически умерла для него. Он мог ждать год или больше, пока Сандервиль вернется в Англию, и надеяться, что Анне-Лиз возвратится с ним. Хотя Дерек был уверен: она не вернется. Она любила Индию, а в Англии ее ждут лишь унижения. Профессор же, когда вернется, может и скрыть ее местонахождение.

Сумерки были шелковыми, окутывающими, звезды — как вышитая драгоценностями вуаль. Он представил себе Анне-Лиз: ее волосы, темные, как наступившая ночь, ее глаза, яркие, как эти звезды, делающие очарование ее лица неуловимо таинственным. Мысль, что он никогда ее не увидит, делала оставшиеся дни его жизни серыми, как пыль. Ему не нужно было много пить, чтобы понять: он любит ее. Эта уверенность росла в нем, и каждый прошедший час делал утрату еще необратимее. Он принимал Анне-Лиз легко, а теперь все так безнадежно! Он нуждался в ней как поэт, хватающийся за фразу, обещающую превосходный конец его произведения. В самые мрачные часы она дала ему возможность выжить и сохранить человеческое достоинство. Аристократка или нет, она подходила ему, как будто была рождена любить его. И однако Анне-Лиз никогда не говорила о любви. Может, она просто жалела его?

Чем дольше он сидел и сражался с демонами сомнения в душе, чем больше он вспоминал непроизвольную радость Анне-Лиз, когда он занимался с ней любовью, тем больше убеждался: она любит его. Если бы не любила, то никогда не смотрела бы на него глазами, полными восторга.

А он, Дерек, отплатил ей позором, который заставил ее бежать от него в страхе и унижении. Его прекрасная кристальная Анне-Лиз!

Он отправился домой в Сассекс.

— Я еду в Индию, Роберт.

Роберт посмотрел на брата недоверчиво.

— Ты шутишь? Ты, конечно, понимаешь, что Анне-Лиз правильно сделала, уехав из Англии? Что за жизнь у нее была бы здесь, где она может стать лишь предметом дальнейшего скандала? Она никогда не вернется.

— В этом-то и дело, — ответил ему Дерек, доставая из шкафа и бросая на кровать вещи, которые собирался взять в дорогу, — она никогда не придет ко мне, поэтому я должен поехать к ней.

— Но твоя жизнь здесь, в Англии. Ты не сможешь жениться на ней. К тому же даже женитьба не погасит сплетен. Как она сможет вынести такое унижение?

— Ей не придется. Я еду к ней на ее условиях, не на моих.

— Ты собираешься жить в Индии? — Роберт был поражен. — А как же политика? А как же с титулом? Все радости любви не стоят того, чтобы похоронить себя в этой Богом забытой Индии!

Дерек убрал руку Роберта со своего плеча очень спокойно, что было не похоже на него:

— Титул потерял для меня свою привлекательность, он твой. Я кое-что понял в последнее время. Я никогда не ценил высоко то, что было мне дано, а только то, что приходится отвоевывать. Если я останусь здесь, в Клерморе, я буду жить вполсилы, так же, как, вернувшись из Индии, когда я был получеловеком. Анне-Лиз стала второй моей частью и настолько существенной, что я не смогу жить без нее.

Он запихал оставшиеся вещи в чемодан и приказал слуге отнести багаж вниз. Быстро обнялся с Робертом.

— Я напишу из Дели. Желаю, чтобы твоя первая речь в палате лордов была удачной.

— Но, Дерек, — Роберт как будто оцепенел, в то время, как его брат начал спускаться по лестнице, — что я скажу Мариан?

Дерек не обернулся.

— Не унывать и большого счастья с графом!

IX Сержант и серенады

12 ноября 1856 года Анне-Лиз и профессор Сандервиль были уже в Дели.

— Ну, Анне-Лиз, нравится вам Дели? — спросил профессор Сандервиль, вынул большой носовой платок и, сняв пробковый шлем, вытер пот со лба. Его серо-коричневый костюм из практичного льна резко контрастировал с пестрыми цветами беспокойного делийского рынка; его внешность мышонка противоречила внушительной шотландской трости с набалдашником из слоновой кости в виде головы этого самого слона. Его ботинки, как и юбки Анне-Лиз, были покрыты красной пылью; несмотря на шлем, его оттопыренные уши были загорелыми после раскопок в Семи Городах. Маленькие нафабренные усы профессора и густые, похожие на бараньи котлеты бакенбарды, как-то не сочетались с его шаркающей походкой.

Анне-Лиз улыбалась ему из-под широкой соломенной шляпы: голубые глаза мистера Сандервиля живо напоминали ей энергичного Уильяма Девона.

— Дели так велик, даже рынок здесь огромный! Боюсь, я потеряла представление, где мы находимся, так далеко мы от улицы Ткачей!

Мартин Сандервиль пожал плечами.

— Не беспокойтесь. У нас еще четыре часа до чая у комиссара. Даже если мы потеряемся, у нас хватит времени на поиски.