Блицкрига не будет!

У ворот дачи мы с Александром Сергеичем остались стоять, а машину перенаправили в другое место. Ждали мы недолго, но весело, всё-таки большинство парней из охраны я знал. Так, потолкались, поборолись. Глядя на нашу возню, мой компаньон вообще ошалел. А потом нас позвали.

В уже привычном кабинете находились уже знакомые лица. Сталин, Берия, Власик. Плюс ещё трое. Первый: невысокий, полноватый, одетый в полувоенный френч защитного цвета, с папкой под мышкой – явный чинуша. Судя по быстрой смене выражения лица, которую он не контролировал (кстати, зря) глядя на Сталина или на нас – чиновник довольно высокого ранга.

Второй: военный в форме НКВД, уверенный и спокойный. И пожилой человек с внешностью старого учителя. То есть «чеховское» пенсне, ухоженная седая бородка и неброский костюм. Пошитый на заказ или хорошо подогнанный. Короче, профессор. На столе перед ним лежали все бумаги Пушкина, и он их просматривал, не слишком обращая внимание на присутствующих. Даже на Сталина и Берию. Он же, в нарушение всех протоколов, начал беседу. Просто посмотрел на меня, потом на моего протеже и сказал:

– Здравствуйте, батенька.

Ну, точно, блин, профессор.

– Это ваша работа?

– Моя, – ответил Пушкин, сильно нервничая.

– Знаете, батенька, я всю жизнь гордился тем, что учил своих студентов смелости мышления и полёту фантазии. Но это не просто смело, это грандиозно. Просто, лаконично, продуманно. Только нужно немножко больше индивидуальности. А то ведь всё одинаково, эдак проснёшься утром и не узнаешь, где ты, в Москве или в Саратове.

– У меня есть и с декором, но я хотел, чтоб дешевле и в монтаже проще.

Сталин слушал вдумчиво и эмоций не показывал. А вот Лаврентий Павлович был недоволен. И это недовольство узрел чиновник, который его и озвучил.

– Вы что себе позволяете, граждане?! Что это за рассюсюкивание в присутствии самого товарища Сталина. Безобразие и безответственность. Вот об этом я вам и говорил, товарищ Трифон.

Теперь он обращался к военному, но тот молчал. А вот Сталин нет. Только обратился он не к чиновнику, а к «профессору».

– Ну, что, Виктор Александрович, я вижу, проект вам понравился. Вы, как президент Академии архитектуры, рекомендуете его к реализации?

«Профессор», а точнее академик, посмотрел на Сталина, на Берию и дольше всех разглядывал чинушу во френче.

– Да, товарищ Сталин. Я готов рекомендовать этот проект. Мне нужно время на несколько более полное ознакомление, но в целом он превосходен. Это не шаг, даже не скачок – это взлёт в будущее жилого строительства.

Вот теперь Сталин посмотрел на чиновника.

– А теперь вы объясните нам, чем руководствовались, когда не просто отклонили проект, а, – тут Берия подал Сталину лист, – передали дело в НКВД с резолюцией «…технически безграмотно, экономически нецелесообразно, направлено на подрыв устоев Советского государства…». Да ещё указали, что проект уже запущен в производство. Без согласования. И на него потрачены госсредства. И всё это по указанию врагов в лице первого секретаря обкома Егорова и инженера Пушкина, он же автор вредительского проекта.

Тут Верховный посмотрел на меня, и, богом клянусь, я уловил усмешку в усах. Ну, точно, это же я ему предлагал у доносчиков спрашивать, типа зачем, чего хотел. А чиновник, поняв, что пахнет жареным, вдруг расхрабрился. Нет, бывает, что приговорённый решает резать правду-матку, но бывает, что лучше не надо. Потому что этот придурок заявил буквально следующее:

– Проект, может, и был бы хорош, но не в этом виде. Там же меньше двух комнат квартир нет. Это что, каждой кухарке и каждому вшивому работяге не меньше двух комнат? А если с детьми, то и три, и четыре? Значит, мне четыре и ему, роже немытой, четыре?

Ох, он был не прав! Уж не знаю, что ему готовили, но сейчас… Сталин и Берия его чуть взглядом не сожгли, а энкэвэдэшник, кажется, уже наметил, куда пуля войдёт. Но заговорил один Берия:

– У нас первое в мире государство рабочих и крестьян. – И не меняя тона: – Арестовать, провести расследование деятельности, и если там ещё что-то…

Приходится Лаврентию Павловичу повторяться. А военный, так и не проронив ни слова, кивнул чиновнику на дверь. Тот, наконец, поняв, что, собственно, и на сколько он тут наговорил, пошёл к выходу на прямых ногах. Сталин набил трубку, успокаиваясь, и обратился к замершему Пушкину:

– Ну, вот и всё, товарищ Пушкин. Не Александр Сергеевич, случайно?

Я коротко рассмеялся:

– Так точно, товарищ Сталин, Александр Сергеевич.

– Вот так даже, только стихи ваши из камня и бетона. Правильно, Александр Сергеевич Пушкин?

Уже ничего не соображающий архитектурный гений молча кивнул.

– Отправляйтесь с товарищем Весниным, заканчивайте проект, а мы поддержим. Виктор Александрович, проследите за молодым человеком. Пусть его устроят на это время и всё такое. До свидания, товарищи.

Сталин вышел из-за стола, где стоял всё это время, и пожал руки сначала академику Веснину, а потом и Пушкину. В сопровождении Власика они тоже вышли.

– Ну вот, Георгий Валентинович. Если у вас больше нет просьб, то у нас есть для вас кое-что.