Блюстители

Чэд, конечно же, сотрудничать с нами не намерен. Он долго выжидает, а затем в самый последний момент подает апелляцию по поводу решения судьи, и вопрос уходит на рассмотрение в Верховный суд штата, где его могут «мариновать» примерно год. Члены Верховного суда штата не обязаны выносить решения по подобным спорам в течение какого-то конкретного периода времени, они печально известны своей медлительностью, особенно когда речь идет об оспаривании вынесенного приговора. Много лет назад они утвердили решение окружного суда, признавшего Дьюка Рассела виновным, и назначили дату приведения в исполнение вынесенного ему смертного приговора, а затем отклонили его первую попытку добиться освобождения. Большинство судей апелляционных судов, как на уровне штатов, так и федеральных, ненавидят подобные дела, и они тянутся десятилетиями. Однажды утвердив решение о виновности подсудимого, они крайне редко меняют свою позицию, даже если в деле появляются новые обстоятельства и улики.

В общем, нам приходится ждать. Мы с Розенбергом обсуждаем стратегию, которая могла бы позволить нам добиться нового слушания под председательством судьи Марлоу. Опасаемся, что прежний судья Рэйни может выздороветь и вернуться на свою должность, хотя вообще-то это маловероятно. Рэйни уже за восемьдесят — золотой возраст для федерального судьи, но все же чересчур преклонный для окружного, получающего свой пост в результате выборов. Однако объективная реальность такова, что без ДНК-тестирования мы не можем доказать свою правоту.

Я снова еду в тюрьму, где сидит в камере смертников Дьюк Рассел. В последний раз я видел его более трех месяцев назад. Именно тогда я сообщил ему, что мы нашли настоящего убийцу. Эйфория, возникшая у него в тот момент, давно исчезла. Теперь настроение Дьюка колеблется между гневом и глубокой депрессией. Наш с ним телефонный разговор получился неприятным.

Тюрьма — кошмар для тех, кто заслуживает пребывания там. Для тех, кто оказался там из-за судебной ошибки, это ежедневная борьба за сохранение собственного рассудка. Тех же, кто внезапно узнает, что обнаружены доказательства его невиновности, но при этом остается за решеткой, эта ситуация приводит в исступление.

Глава 25

Я еду по двухрядному шоссе на восток где-то в Миссисипи или Алабаме — точно определить трудно, поскольку сосновые леса в этих штатах выглядят совершенно одинаково. Вообще-то я направляюсь в Саванну. Дома я не был уже три недели, и мне необходима передышка. Мой сотовый телефон издает жужжание, и по номеру на экране я понимаю, что мне звонит Гленн Колакурчи, пожилой юрист из Сибрука.

Однако оказывается, что это не он, а его миловидная секретарша Беа. Она хочет знать, когда я снова буду в их местах. Гленн Колакурчи хочет со мной поговорить, но встретиться собирается не в Сибруке, а где-нибудь еще.

Через три дня я вхожу в бар «Бык» — весьма популярное заведение в Гейнсвилле. В одной из кабинок в дальнем конце зала замечаю Беа. Она приглашающе машет мне рукой. Напротив нее за столиком сидит весьма щегольски одетый адвокат Колакурчи. Он в синем костюме из жатой ткани, накрахмаленной белой рубашке, галстуке-бабочке в полоску и подтяжках.

Беа, извинившись, куда-то уходит, и я сажусь на ее место. Официантка сообщает, что бармен как раз сейчас готовит по своему особенному рецепту сангрию и нам надо попробовать этот напиток. Мы заказываем две порции.

— Обожаю Гейнсвилл, — произносит Гленн. — Я провел тут семь лет — в другой жизни. Чудный городок. Здесь отличный университет. Кстати, а вы что окончили, Пост? Не могу припомнить.

По-моему, я ничего не говорил Колакурчи об этом.

— Госуниверситет штата Теннесси. Бакалавриат. Помните, была такая популярная песня «Роки Топ»?

На лице моего собеседника появляется легкая гримаса неудовольствия.

— Она не входит в число моих любимых.

— Ну а меня не назовешь фанатом «Флорида гейторс».

— Разумеется, нет.

Мы сумели избежать традиционных фраз о погоде, на которые в южных штатах обычно уходят по меньшей мере первые пять минут любого разговора между мужчинами. Далее темой беседы, как правило, становится футбол — на него тратятся в среднем еще пятнадцать. Я зачастую так стараюсь избежать напрасной потери этого времени, что со стороны, наверное, выгляжу невежливым.

— Давайте не будем обсуждать футбол, Гленн. Мы здесь не для этого.

Официантка приносит два впечатляющих размеров бокала розовой сангрии со льдом.

— Верно, не для этого, — кивает Колакурчи, когда она уходит. — Моя секретарша нашла в Интернете ваше ходатайство и распечатала для меня копию. Сам я не очень дружу с компьютером. Любопытный документ. Все логично, четко аргументировано, весьма убедительно.

— Спасибо. Для этого мы и работаем.