Согласно разделу 13А-10–129 Уголовного кодекса штата Алабама человек, который «незаконно изымает из дела либо повреждает физические улики и вещественные доказательства», виновен в фальсификации. Поскольку это правонарушение не относится к разряду тяжелых или опасных, для него предусмотрены максимальные санкции в виде года тюрьмы и штрафа в 5 тысяч долларов. Обычно, когда речь идет о правонарушении такого рода, сторона, вносящая иск, которой в данном случае является окружной прокурор Чэд Фолрайт, просто представляет аффидевит с обвинением в адрес нарушителя (в его роли выступаю я) и обращается к шерифу с просьбой выписать ордер об аресте.
Но сейчас Чэд напуган, поскольку самое большое в его не слишком впечатляющей карьере достижение может оказаться грубейшим промахом. В следующем году ему предстоят перевыборы, и нельзя сказать, что местные жители довольны его работой. Если выяснится, что он добился осуждения Дьюка Рассела за изнасилование и убийство, которых тот не совершал, и в результате невинного человека едва не казнили, Чэд Фолрайт вполне может потерять часть голосов. В общем, Чэд сражается за свои интересы и делает это отчаянно. Вместо того чтобы стараться достичь благородной цели, а именно установить правду и ликвидировать несправедливость, он предпринимает атаку на меня, потому что я пытаюсь доказать его неправоту и освободить из тюрьмы невиновного.
Желая продемонстрировать свою решимость действовать жестко, Чэд Фолрайт собирает в Вероне большое жюри присяжных и добивается от него вердикта о моей виновности в фальсификации. Затем он звонит Джиму Биско из «Бирмингем ньюс» и начинает кудахтать по поводу этого своего успеха. Но Биско презирает Чэда. Он огорошивает окружного прокурора вопросом, почему тот отказывается представить все семь лобковых волосков, фигурировавших в деле, для ДНК-теста. Сообщение об обвинительном вердикте жюри присяжных в отношении меня Биско не публикует.
У меня в Алабаме есть друг Стив Розенберг, адвокат весьма радикальных убеждений. Он из Нью-Йорка, но уже давно переехал на Юг. Стив до сих пор не очень хорошо вписывается в местную жизнь, так что многие считают его странным. Он руководит некоммерческой организацией со штаб-квартирой в Бирмингеме и защищает интересы десятков обвиняемых, которым грозит смертная казнь.
Розенберг звонит Чэду, и они скандалят по телефону, не стесняясь в выражениях. Такое происходит уже не в первый раз. Когда наконец пыль, поднятая во время схватки, оседает, остается следующая договоренность: я сдамся Чэду в его офисе и сразу же предстану перед судьей, чтобы обсудить вопрос о залоге. Существует вероятность, что мне придется ночь или две провести в тюрьме, но меня это не беспокоит. Если мои клиенты десятилетиями сидят в тюремных камерах в ужасных условиях, то я уж как-нибудь переживу недолгое пребывание в местной каталажке.
Это будет первый случай признания меня виновным в правонарушении, и я испытываю по этому поводу гордость. На одной из моих книжных полок стоит томик, посвященный известным юристам, которые, отстаивая интересы своих подзащитных, были брошены в тюрьму. Теперь я буду удостоен чести войти в их число. Однажды Розенберг просидел за решеткой в штате Миссисипи неделю за проявление неуважения к суду. Он все еще смеется, вспоминая об этом случае, и говорит, что в тюрьме нашел себе несколько новых клиентов.
Мы с Розенбергом встречаемся перед зданием суда и обнимаемся. Стиву скоро шестьдесят лет, и с возрастом его радикальные убеждения все больше отражаются на внешнем виде. Густые седые волосы достают до плеч и явно давно не встречались с расческой. Со времени нашей последней встречи у него появились серьга в ухе и небольшая татуировка на сонной артерии. Стив совершенно бесстрашный человек и просто обожает врываться в залы суда в захолустных городках южных штатов и сцепляться с представителями местных властей и Фемиды.
— И все это из-за какого-то паршивого лобкового волоска? — хохочет он. — Я мог бы пожертвовать тебе свой.
— Он бы почти наверняка оказался седым, — парирую я.
— Смешно. Нет, правда, это просто смешно, — твердит Стив Розенберг.