Блюстители

У меня как у дилетанта возникает ощущение, что доктор перечисляет лишь некоторые из длинного списка травм, полученных Куинси, полагая, что ни к чему называть их все, раз больной все равно умрет.

Я все же спрашиваю, каковы шансы Куинси на благополучный исход. Врач пожимает плечами и отвечает так, словно он профессиональный картежник, сидящий за игровым столом в Лас-Вегасе:

— Один к ста.

После наступления темноты терпение двух молодых охранников в тюремной униформе иссякает. Они устали от безделья, от ощущения, что они всем мешают, от того, что при виде их медсестры хмурятся. Им надоело охранять заключенного, который при всем желании не смог бы совершить побег. К тому же они проголодались, и, судя по их обширным талиям, пропускать обед или ужин не привыкли, так что для них это дело серьезное. Я убеждаю их в том, что проведу всю ночь в комнате для посетителей, которая находится в коридоре неподалеку, и, если с Куинси что-нибудь случится, позвоню им на сотовые. Затем прощаюсь с ними, пообещав, что заключенный будет всю ночь надежно заперт в здании больницы.

В палатах отделения реанимации есть только койки для больных, а стульев нет. Появление здесь посетителей не приветствуется. Зайти ненадолго, чтобы посмотреть на больного или перемолвиться словечком с близким человеком, если он в состоянии говорить, — это еще допускается. Однако медсестры весьма агрессивно добиваются того, чтобы лишние люди в палатах не находились и, вообще, там было как можно темнее и тише.

Я устраиваюсь в комнате отдыха за углом и пытаюсь заставить себя читать. На ужин довольствуюсь какой-то едой из вендингового автомата. На мой взгляд, многие совершенно напрасно недооценивают ее. Затем я немного дремлю, после чего, включив компьютер, разбираю целый водопад электронных писем, а потом еще немного читаю. В полночь я на цыпочках пробираюсь обратно в палату Куинси. Его ЭКГ вызывает у врачей тревогу, и вокруг койки собралась целая группа медиков.

Неужели это конец? В каком-то смысле я надеюсь на это. Я не желаю Куинси смерти, но и не хочу, чтобы он просто существовал как овощ. Отгоняя эти мысли, я мысленно молюсь за него и за врачей, которые пытаются спасти его. Выйдя из палаты, я отхожу в угол коридора и сквозь стеклянную стену наблюдаю за тем, как медики предпринимают поистине героические усилия, чтобы сохранить жизнь человеку, для убийства которого штат Флорида сделал все возможное. Невинного человека, у кого извращенная система уголовного преследования украла свободу.

Борясь с переполняющими меня эмоциями, я задаю себе вопрос: можно ли сказать, что фонд «Блюститель» в ответе за то, что случилось с Куинси? Оказался бы он здесь, на больничной койке в отделении реанимации, если бы мы не взяли в работу его дело? Нет. Мечта Куинси о свободе и наше желание помочь ему выйти из тюрьмы превратили его в мишень.

Я закрываю лицо ладонями и не могу сдержать рыданий.

Глава 31

В комнате отдыха для посетителей реанимационного отделения стоят два дивана, но ни один из них не годится для того, чтобы на нем спал взрослый человек. На первом, в противоположном от меня углу помещения, устроилась женщина, чей сын-подросток попал в аварию на мотоцикле и получил тяжелые травмы. Я уже дважды молился за него вместе с ней. На другом диване расположился я. Борясь с жесткой подушкой, я урывками дремлю до трех часов ночи, а затем мне неожиданно приходит в голову то, что, казалось бы, должно было стать для меня очевидным гораздо раньше, с самого начала. Приняв сидячее положение, я обвожу взглядом тускло освещенное помещение и вслух говорю сам себе:

— Надо же быть таким болваном. Почему ты только сейчас об этом подумал?

Если считать, что нападение на Куинси Миллера было заказано кем-то, кто пребывает за пределами тюрьмы, то разве сейчас мой подзащитный не находится в еще большей опасности, чем на ее территории? Кто угодно может войти в больницу, подняться в лифте на второй этаж, прошмыгнуть мимо вечно занятых медсестер отделения реанимации, в крайнем случае «угостив» их какой-нибудь более или менее правдоподобной историей, и получить немедленный доступ в палату Куинси.

Немного успокоившись, я прихожу к выводу, что, пожалуй, у меня приступ паранойи. Убийц поблизости, скорее всего, нет, потому что «они» уверены, что уже должным образом «позаботились» о Куинси. И так оно, собственно, и есть.

Заснуть, однако, я больше не могу. Примерно в 5.30 в комнате отдыха для посетителей появляются врач и медсестра, подходят к матери попавшего в аварию подростка и обнимают ее. Сын умер двадцать минут назад. Будучи ближайшим к месту происходящего священником, я оказываюсь вовлеченным в эту драму. Вскоре врач и медсестра уходят, а я остаюсь с несчастной женщиной и, держа ее за руку, обзваниваю родственников погибшего юноши.