Ближе

Ревностный и требовательный тон. Аня опять наглеет, и это почти полностью глушит сочувствие к ней.

— Уж точно не студентка этой академии, — многозначительно заявляю, тем самым снова напомнив о субординации. — А остальное тебя не касается.

Аня сжимает губы, а я чуть колеблюсь. Добавить что-то ещё?

Нет, лучше уйти. Даже если девчонка заплачет. Сопереживание выйдет мне боком — уверен наверняка.

Уже разворачиваюсь к двери, когда слышу отчаянное и жалобное:

— Я поступила сюда ради вас…

Застываю, осмысливая информацию. Помнится, Аня говорила что-то про то, что мы соседями были. Но я её не помню. Наверное, совсем ещё девочкой была, ну да суть даже не в этом.

Она скорее в том, что отвязаться тут будет даже сложнее, чем предполагал. Не хочу доводить до отчисления — а значит, разговор затянется. Хотя бы попытаюсь мягко достучаться, ведь нет смысла ждать, что до Ани самой что-то дойдёт.

Снова поворачиваюсь к ней.

— Если бы мы общались, пока были соседями, я бы запомнил. Наверняка, — стараюсь говорить без особых эмоций, чтобы не придавала моим словам дополнительное значение, которого там нет. — Но такого не было, а значит, ты создала себе какой-то образ, которому настоящий я не соответствую. Это свойственно подросткам, многие в таком возрасте влюбляются, например, в известных людей, почти ничего о них не зная.

Она сильно мотает головой. И приближается на шаг.

Пока не отступаю. Дистанция приемлемая. А отрицание логичное — если для Ани это уже долго длится, понятно, что сложно будет в реальность вернуть. Да и сам знаю, что пока не сказал ничего действительно отрезвляющего. Банальщина одна, хоть и правдивая.

— Ради вас я зубрила скучные предметы. Ради вас я ночами не спала. Ради вас я хожу на каждую пару и задерживаюсь в универе, даже когда они заканчиваются, — горячо и быстро говорит Аня, снова делая шаг ко мне. На этот раз на месте не остаюсь. Отступаю и жестом руки даю понять, что приближаться больше не надо. — Ради вас я делала всё, чтобы отличиться в этой нафиг не нужной мне группе… Ради вас я взвалила на себя обязанности старосты. Да я что только ради вас не делала и продолжаю делать. Мне перечислять дальше?

Её голос звенит от эмоций, и я вздыхаю. Ситуация всё больше напрягает, а ничего путного в голову не приходит — всё меньше кажется, что найдутся какие-то слова, которые убедят Аню. Тут даже если жёсткостью, а не мягкостью действовать — бессмысленно будет. Пригрози я отчислением, девчонка и бровью не поведёт. Она явно не держится за академию.

— Не стоит, — только и говорю, позволив себе снисходительные нотки в голосе.

Анин взгляд меняется. Отчаяние сменяется обидой. Ну и пусть, может, хоть так я разрушу идеальный образ в её голове.

— Я готова на всё ради вас, — с опасной решимостью серьёзно заявляет девчонка. — Но вы не реагируете ни на что. Вы не замечали меня, когда я была вашей соседкой. Не замечаете и сейчас, когда я уже выросла.

Я уже собираюсь подтвердить, что да, всё так оно и есть, а потому бесполезно пытаться что-то делать и дальше, как вдруг слышу гул в коридоре. Возле аудитории уже собираются студенты, у которых тут следующая пара. И лишь вопрос времени, когда зайдут они или их преподаватель.

Аня улавливает мой взгляд на дверь. И громче дышит. То ли от волнения, то ли от странной взбудораженности — не пойму, что значит этот полубезумный взгляд.

— Что мне нужно сделать, чтобы вы заметили меня? — надрывно спрашивает она. И прежде, чем я успеваю обозначить, что такого нет и не будет, Аня вдруг опускает лямки своего и без того довольно откровенного платья вниз, обнажая почти всю грудь в явно тесном лифчике. — Может, хотя бы так вы обратите на меня внимание? — томно проговаривает девчонка.

Проклятье. Эта идиотка и вправду раздевается тут, в не запертой на ключ аудитории, где мы вдвоём, но в которую в любой чёртов момент могут зайти.

Всё словно в замедленной съёмке. Вот Аня спускает на себе платье так, чтобы оставаться только в нижнем белье. Кстати, одного комплекта. А вот — я почти механически, особо не раздумывая, закрываю дверь на замок. По факту наши действия длятся какие-то секунды, но от напряжения ощущение, что время тянется. Я даже успеваю подумать, что передо мной раздеваются в той же аудитории, в которой Инна снимать кофточку начинала.

Но та выходка меня не столько разозлила, сколько в немалой степени завела. С Аней всё совсем наоборот. У меня только раздражение. Приправленное, разве что, досадой на себя — не надо было задерживаться с той, которая всю неделю вела себя откровенно провокационно. С чего вдруг мозги отключились и в жалость ударился?

Отбрасываю мысль, что во многом из-за Инны тоже, да. Она своими бесконечными попытками оттолкнуть сделала меня более сопереживающим по отношению к тем, кто тоже с отказами сталкивается.

Во всё те же секунды, кажущиеся длинными, разворачиваюсь к Ане с лицом, выражающем в лучшем случае холодность и отчуждение.

— Оделась быстро, — сурово командую. — И прекращай вообще весь этот цирк. Иначе отчислением не отделаешься.