Ближе

Разрываюсь между двумя противоположными желаниями — увести её подальше отсюда, от всей этой грязи, и стремлением выслушать, позволить заступиться за меня, убедиться — несмотря ни на что, Инна доверяет мне. Верит именно мне, пусть я и не успел ей выдать свою версию. Явно ведь кто-то другой ей сообщил, и вряд ли в выгодном мне свете. Но девочка верит в меня. Знает, что я бы не стал.

И если вся эта херня со мной произошла ради этого момента — пожалуй, оно того стоило. Только пусть уже быстрее заканчивается.

Сижу и в пол-уха слушаю, как там руководство решает, можно ли Инне остаться. Смотрю на неё почти безотрывно, но она упорно не отвечает мне взглядом. Напряжённо ждёт решения. Так, будто ей действительно настолько важно.

В итоге большинство склоняется к тому, что хотя бы услышать, с чем девочка пришла, стоит. Раз уж проделала такой путь. При этих словах, кстати, Аня явно с трудом сдерживается, чтобы не возразить. Так и вижу, как её подмывает. Но эта чокнутая, увы, не совсем тупая и понимает, что не должна скатываться в такие эмоции. Да и с чего вдруг ей терять уверенность, если до этого все тут просто игнорировали факты или выворачивали их?..

Вряд ли Инна скажет что-то такое, что они не смогут отрицать по той же схеме, по какой уже действовали.

Видимо, свою роль играет то, что девочка пришла сюда из-за меня. И назвала по имени. Без отчества, легко и чуть ли не привычно. Аня, как я уже заметил, не дура. А ещё у неё развито чутьё. И память, судя по всему, не подводит. Я ведь к Ане в комнату не ради неё приходил. И сказал, что люблю другую тоже не так давно. Судя по всему, ревность таки взыграла. И догадки, кто есть кто кому, уже мучают её чокнутую голову.

Надо будет добиться полного исключения этой Ани как из академии, так и из моей и Инниной жизнях. Сегодня последний день, когда Громова соприкасается со всей вываленной тут грязью.

Инна становится перед трибуной, за которой тут выступают так называемые свидетели. Руководство сидит по правую и левую сторону.

Девчонка оглядывается по сторонам и тяжело вздыхает. На меня так и не смотрит, будто ей проще сосредоточиться, не видя моего лица. Даже не знаю, плохой это знак или хороший. Просто сижу и жду — как все тут.

— В день, когда мы познакомились с Аней, когда оказалось, что мы соседки, я узнала много интересного. Мы играли в «Правда или действие». Благодаря чему я узнала, как она сюда поступила, — спокойно начинает Инна.

Она говорит чётко и размеренно, но не длинно. Ни у кого не возникает желания её перебить и вернуть к сути рассматриваемого дела — один её голос даёт понять, что все сказанные ею слова имеют значения.

А я даже не удивляюсь, когда узнаю, что Аня вышла на эту академию из-за меня. Фактически сталкерила, узнала, кто я и чем занимаюсь, не теряла из наблюдения. Готовилась к поступлению, зубрила нужные предметы чуть ли не с момента, как в меня якобы влюбилась.

— А какое это имеет значение? — декан моего факультета всё-таки делает вид, что не улавливает мысль.

Он вообще тут максимально строгим быть пытается. Как раз потому, что до этого часто со мной взаимодействовал в разных сферах. Теперь пятнать своё имя возможным скандалом не хочет, вот и с самого начала даёт понять, что не делает мне поблажек. Так перебарщивает, чтобы все видели и запомнили наверняка.

Но Инна не теряется от его напора:

— Она год назад имела возможность попасть сюда на другой факультет, который был бы ближе ей по интересам. Сначала её это радовало, но в последний момент Аня забрала документы и не стала заселяться, а перепоступила через год. А всё потому, что выяснила, что Влад ведёт не на всех специальностях, и что на том факультете, где она могла бы учиться с первого раза, другой преподаватель по этой предмету.

Воу, оказывается, настолько всё запущено. Нехилый такой манёвр — отказаться от близкой ей специальности, от поступления в крутую академию, куда и попасть сложно, пропустить год и пытаться заново… И только ради того, чтобы видеть меня чаще?

После такого только идиот поверит, что я насиловал эту чокнутую. И, кажется, она это понимает. Вот как кривится, смотрит на Инну чуть ли не убийственным взглядом. А потом не выдерживает:

— Разве можно считать свидетелем человека, который говорит то, что не имеет отношение к делу и домысливает? Моё поступление — моё дело, и здесь оно не при чём, — Аня ещё старается говорить как можно более уверенно, но мне отлично слышно, как нервно подрагивает её голос. — И Владислава Дмитриевича оно никак не касается.

Аня демонстративно выделяет мои имя и отчество, явно подчёркивая разницу в том, как сама ко мне обращается и как это делает Инна. Тем самым типа даёт понять собравшимся, что студенткам, пусть даже бывшим, надо держать дистанцию.