Ближе

Подойдя ближе, замечаю и то, что его волосы зачёсаны и зализаны лаком. Ещё и одеколон наверняка использовал. Влад одет куда проще. И правильно. От него не разит за версту неуёмными стараниями произвести впечатление. Он гораздо более настоящий, и вписывается сюда, кстати, лучше. Естественнее.

Подавляю лишние мысли. Не стоит, наверное, заводиться из-за ерунды. И почему я всё ещё реагирую так на отца? Он ведь просто перенервничал, наверное, хотел как лучше.

И вот мы уже равняемся, а я, наконец, поднимаю на него взгляд. Странно папа смотрит, надрывно как-то, и от этого тянет нарушить ставшее напряжённым молчание.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — говорю первое, что приходит в голову.

Просто констатация факта. Я ведь даже не предлагала ему прилететь. Сомневалась, что в этом был бы смысл.

Говорю без обвинения и каких-либо эмоций, но замечаю, как мрачнеет его взгляд. Отец неловко прокашливается и откровенно мнётся, и я ощущаю почти уже забытый болезненный укол. Тот самый, который частенько был в моментах между мной, им и мачехой. Вздыхаю и ненадолго отвожу взгляд.

— Я должен был приехать гораздо раньше… — наконец проговаривает отец так тихо, что я с трудом слышу. Мы сталкиваемся взглядами, на что он криво усмехается и продолжает уже более окрепшим голосом: — Да и вообще… У тебя ведь и другие соревнования были. Какие?

Прикусываю губу и с нескрываемой внимательностью смотрю ему в лицо. С чего вдруг такой интерес? Или это его имитация? Но для кого?

Помнится, раньше он даже наводящих вопросов не задавал, когда я пыталась что-то рассказать.

— Всероссийские, например. Ну и другие по мелочи, — небрежно сообщаю, вдруг поймав себя на мысли, что мне интересно, помнит ли отец о любви матери к балету. — Я побеждала.

Он кивает чуть ли не каждому моему слову так, будто ему и вправду есть дело.

— Почему ты мне не говорила?

А вот это зря. Очень неумелая попытка делать вид, будто всё дело в моей скрытности. Словно, кроме этого, ничего не было.

Может, отец рассчитывал, что я ему подыграю. Что мы замнём, будто ничего и не было. Мол, я вся такая мудрая и пойму, прощу и больше не напомню. Ну уж нет. Я устала разгребать за него, и то, каким ударом во мне отзывается этот простой вопрос, лишь тому подтверждение.

— А ты бы слушал? — насмешливо спрашиваю, с трудом стараясь, чтобы в голосе не просачивалась обида.

Которую, чёрт возьми, не искоренил даже Влад своей любовью. А если он не смог, то никто не сможет.

Отец тяжело и протяжно вздыхает, глядя на меня уже почти потухшими глазами. Улавливает сразу и сожалеет — я вижу это и чувствую чуть ли не впервые за долгое время. Но настроение у обоих всё равно уже не то, и атмосфера как-то внезапно нагнетается.

Мне хочется закрыть этот непонятный и давящий разговор. Уйти. Увиделись, сказали друг другу пару слов — и достаточно. Это ведь уже привычный формат между нами.

Но я не успеваю закруглить разговор. Меня опережает отец.

— Инна… — сипло говорит он так, будто зовёт меня. Хотя я здесь, рядом. — Я брошу Лену.

Неожиданное заявление. И такое решительное, что я слегка теряюсь. Вспоминаю, как Влад говорил, что у моего отца с мачехой в последнее время проблемы на личном. И начались они вроде как после моей новости об уходе из академии.

Никак не могу собраться. И взгляд его выдерживать сложнее становиться. Это заявление было выпалено так резко и твёрдо, что не остаётся сомнений — оно было способом извиниться. Вот только мне не надо никаких жертв. Как будто дело в них.

— Не стоит, если ты с ней счастлив, — наконец обретаю дар речи я. — Я не жду этого от тебя, и моим отцом ты быть не перестанешь.

— А папой? — робко улыбается он, явно пытаясь пробиться через бесстрастность моего голоса.

Я передёргиваю плечами от этого непривычного и, пожалуй, неуместного ласкового взгляда отца.

— Какая разница? — холод всё-таки просачивается в мой голос. Слишком уж меня им обдаёт от этой попытки отца вернуть нас в моё детство.

Это ведь тогда ему не нравилось, когда даже мама называла его моим отцом. Он говорил, что «папа» звучит ближе и роднее. И сейчас, чёрт возьми, вспомнил это, пробивается ко мне всего одним словом.

— Есть, — возражает с упорством, смотрит на меня как-то заискивающе.

Мне уже даже немного не по себе от того, что я не разделяю его желание перечеркнуть всё прошлое. Чувствую себя бездушным сухарём, но иначе не могу. Я на сцене умею притворяться и играть роли. А в жизни сколько раз ни пыталась, всегда туфта в итоге выходит. Причём бьющая по мне же.

И пусть сейчас меня разрывают скорее двоякие чувства, но между отцовским комфортом и своим я на этот раз выбираю второе.

— Необходимость в папе я уже переросла, — без особого выражения сообщаю.

Некоторое время отец, не моргая, смотрит на меня потерянным, обречённым взглядом, а потом опускает голову. Я снова испытываю желание уйти отсюда. Ещё и разрыдаться почему-то хочется впервые за долгое время. Я ведь тоже не хочу, чтобы всё между нами было так.

— Я многое упустил, — не поднимая взгляда, вдруг вымученно признаёт он. — И хотел бы попросить прощения, но сам себя не прощу.