Ближе, чем ты думаешь

— Ладно, — сказала я и, повинуясь воле брата, пошла в спальню и напялила на себя столько пар бюстгальтеров и нижнего белья, сколько смогла. Затем надела мешковатые старые джинсы и толстовку. Под ними все прекрасно поместилось.

Я вернулась в гостиную и стала смотреть, чем занят Тедди. Мой новый телефон все еще лежал на кофейном столике, где я его оставила. Теперь я уже окончательно не была уверена, стоит ли что-нибудь писать Бену, а для того, чтобы придумать что-то внятное, у меня просто не было времени.

— Ты скажешь Бену, что меня арестовали, так? — спросила я.

— Ага, конечно.

Следующие слова почти самопроизвольно вырвались из моего рта:

— А ты можешь сказать ему, что я сегодня ездила в университет, чтобы найти его?

— Ну, разумеется. А зачем?

— Просто скажи ему, — попросила я. Мне казалось, этого будет достаточно, чтобы дать понять Бену, что я знаю правду, при этом не превращая Тедди в соучастника. Я не знала, как объяснить моему младшему брату, что мой муж уже несколько месяцев обманывает меня самым вопиющим образом.

— Не могу поверить, что все это происходит со мной, — сказала я.

— Я тоже, — ответил он.

Через полминуты он произнес:

— У тебя все будет хорошо.

И похлопал меня по руке.

— Не надо, — сказала я. — А то я сейчас заплачу.

Минута прошла в молчании. Потом я сказала:

— Кстати, ты получил мой и-мейл?

— Ты отправила его на мой джимейл или на рабочий адрес?

— На джимейл.

— Черт. Давно не залезал в тот аккаунт.

— Может, проверишь все-таки?

— Конечно, а что такое? — спросил он.

— Я послала тебе фото одного парня, который попал под обзор камер Бобби Рэя, пока ехал по нашей дороге. Это было за день до того, как у нас нашли наркоту.

Тедди сразу понял.

— Думаешь, это тот тип, который подбросил тебе кокаин?

— Да. Просто посмотри на него. Если окажется, что ты его знаешь — прекрасно. Если же нет — просто забудь про этот снимок, хорошо?

— Ладно.

Мы снова погрузились в молчание и уставились на дорогу.

Долго ждать не пришлось. За мной отправили целых три машины, мне показалось — перебор. Хотя, если верить той прокурорше, я представляла для общества изрядную угрозу.

Чтобы не затруднять работу законников, я вышла на крыльцо с поднятыми руками. Я понимала, что представители шерифа вряд ли станут избивать белую женщину, но было совершенно ни к чему вынуждать их взламывать дверь. Мне хотелось, чтобы они понимали: я сдаюсь добровольно.

По правде говоря, у меня даже не было сил сопротивляться.

Мне действительно позволили оставить нижнее белье, как и сказал Тедди.

С другой стороны, все было тем же самым: меня пинали и толкали, досматривали и всячески унижали. Мировой судья снова отказал мне в освобождении под залог — в конце концов, я ведь в его глазах была закоренелой преступницей, что означало: мне придется ждать до понедельника, пока не назначат сумму залога, которую я все равно не смогу себе позволить. Понимание того, что я застряла тут надолго, до 18 мая или еще дольше, делало ситуацию еще более удручающей.

Единственным оптимистичным поступком с моей стороны было то, что каждые несколько часов я заходила в ванную, становилась на колени перед унитазом и доила себя. Я была полна решимости сохранить молоко и способность кормить ребенка. А то, что такие действия классифицировались как обнадеживающие, прекрасно характеризовало, насколько затруднительным стало мое положение.

После ночи с ее еще непривычными звуками я едва смогла проглотить почти несъедобный завтрак и попыталась освоиться в этом «общежитии». Я как раз старалась отыскать какое-нибудь подходящее чтиво, когда ко мне подошла офицер Браун, до этого не появлявшаяся. Не подавая виду, что мы с ней уже общались, она сказала мне, чтобы я встала у стены с остальными заключенными.

— В чем дело? — спросила я.

— Субботнее утро — часы посещения, — сказала она. — Кое-кто пришел повидать тебя.

— Кто? — спросила я.

Но она уже перешла к другой заключенной, оставив меня в полном удивлении. Вскоре нас ввели в коридор и опять же выстроили в очередь. Потихоньку до меня начинало доходить: тюрьма — это одно сплошное ожидание. И времени для этого у нас, заключенных, было хоть отбавляй.

Когда, наконец, настал мой черед пройти в комнату для посетителей, кто-то из охранников (не офицер Браун) сказал:

— Мелани Баррик?

— Да?

— У тебя тридцать минут. Вперед.

Затем он открыл мне дверь. За столом у стены сидел Бен.

Когда я вошла, он встал. На мгновение он показался мне таким чужим. Я даже не знала, броситься ли к нему навстречу или бежать обратно в камеру. Но по его лицу было ясно: он прекрасно понял те слова, которые я просила передать ему Тедди. Его стыд был так очевиден.

Даже после ночи, проведенной в тюрьме — а в такое время не остается ничего другого, кроме как думать — я не знала, как поступить. Я сразу возненавидела первое возникшее у меня чувство: какое облегчение, это он, Бен, жилетка, в которую всегда можно поплакаться, он пришел спасти меня, как и раньше.