Ближе некуда (СИ)

Мать была удивлена приходу Лакса не меньше меня, но, как я сразу же узнала, по другой причине.

— Терн! — сказала она, — я и не знала, что ты уже вернулся. Прости, я бы обязательно тебя известила о том, что Одн-на нашлась.

Он в два шага преодолел разделяющее нас пространство, и, наклонившись, заключил меня в объятья. Я словно окаменела в его руках, а Лакс обнимал меня так долго, как только мог, и все повторял:

— Прости меня, прости, прости.

Я увидела, как моя мать смахивает слезы с глаз, я услышала, как сбилось в груди Лакса доселе ровное сердцебиение, но я не чувствовала ничего и не верила в его извинения. За что он просит прощения? За то, что оставил меня умирать на турнире чужого мира? Или за то, что утверждал, что я предала его и всю его деревню и «обрекла на смерть» людей?

Я аккуратно высвободилась из его объятий и отстранилась, упершись рукой в его грудь.

— Я не вспомнила, что произошло, — сказала я, глядя Лаксу в глаза. — Я не помню своей жизни и смерти в этом мире. И тебя я тоже не помню.

Я опустила руку и отошла. Меня ждал горячий суп, и я не намеревалась в этом мире играть по правилам Лакса. Я теперь не студентка, я никому ничем не обязана. И со своими «прости» он может катиться к черту. Мне не нужны его извинения. Я бы вообще хотела забыть о том, что случилось. В обоих мирах. И в Снежном. И в Белом.

Я хотела вернуться домой и забыть обо всем.

Я села за стол и взяла в руки ложку, но вдруг заметила, что рука снова дрожит. Подняв глаза, я увидела, что и Онел-ада, и Лакс за мной наблюдают.

— В чем дело?

Но они стояли молча и не двигались. Застыли, как статуи в музее восковых фигур — молчаливые, холодные, но такие похожие на живых людей. Я вдруг ощутила жуткий холод, и поняла, что стою босыми ногами на краю проруби, а вокруг меня воет ветер. Руки мои были связаны, ноги — скованы цепью, уходящей концом к огромному камню, лежащему на краю проруби.

Нет. Я же не сплю. Я не сплю!

Кухня и дом исчезли. Остались только я, моя мать и Лакс. Он приблизился, его зеленые глаза горели огнем в ночном мраке.

— Ты убила мою дочь, дрянь! — выкрикнул он. — Ты убила мою дочь и меня! Как моя жена останется без нас, как Ли-ра без нас останется?

Он схватил камень и подошел к проруби, не отрывая от меня взгляда. Я силилась сдвинуться с места, но ноги примерзли ко льду и отказывались повиноваться.

— Мама! — закричала я. — Мама!

Лакс швырнул камень, и он упал в воду. Меня дернуло за ноги со страшной силой, я упала, ударившись лицом об лед и расквасив нос. Цепь поволокла меня в воду. Я не успела больше закричать — оказалась с головой в ледяной проруби. Холодная вода обожгла кожу, забилась в легкие и сковала судорогой ноги.

— Будь проклята во веки веков! — закричала моя мать откуда-то сверху, и, подняв голову, я увидела сквозь ледяную толщу ее искаженное злобой красивое лицо. — Одн-на! Одн-на!

— Одн-на!

Я открыла глаза, и поняла, что лежу на кровати, а Онел-ада с испуганным лицом трясет меня за плечо. Во взгляде ее плескалась тревога.

— Детка, что случилось? Деточка моя, ты чего, ты чего?

Я повернулась на бок, и меня вырвало ледяной водой прямо на пол. Боже мой, все вернулось! Я вскочила и, зажимая рот рукой, побежала на улицу. Мама понеслась следом. Я выскочила на крыльцо прямо в носках, и, отбежав от дома на пару шагов, исторгла из себя еще порцию холодной воды. В пищевод как будто засунули сосульку. Было страшно больно и холодно, по лицу потоком потекли слезы.

Онел-ада подбежала ко мне, попыталась сунуть мои ноги в ботинки, пока я вытирала с лица слезы и воду.

— Одн-на, надень, надень, пожалуйста, я тебя прошу.

Я отмахнулась от нее рукой, когда меня снова затошнило. Это было ужасно. Я чувствовала себя так, словно меня вывернули наизнанку, а потом побрызгали ледяной водой, чтобы привести нервы в боевую готовность. Я ощущала прикосновения Онел-ады как уколы иголок. Она все пыталась приобнять меня, и я, не выдержав, крикнула:

— Да перестань ты меня трогать!

— Детка, прости…

Но меня уже несло. Боль, страх, одиночество, неизвестность — все смешалось в кучу и влилось в истерический припадок.

— Я не твоя детка! Уясни это себе, я не твоя! — закричала я ей в лицо. — Моя мама живет на планете Земля, и ее зовут Тамара! Моего отца зовут Иван! А меня зовут Нина, Нина, а не какая-то Одн-на!

Я закрыла лицо руками и зарыдала, опустившись на колени прямо в ледяной снег. Это чужой мир! Это чужие мне люди! Что я здесь делаю, почему я здесь?! Как я могу представить, что ничего не произошло и просто жить дальше? Как я могу забыть о своем детстве, о своем доме, о своих родителях, которые, возможно, уже сбились с ног, разыскивая меня!

— Оставь меня в покое, — сказала я, когда Онел-ада попыталась снова робко меня коснуться. — Ты не моя мать, уходи.

— Одн-на, — сказала она, и в ее голосе тоже были слезы. — Одн-на, не говори так, я прошу тебя, не говори. Ты моя доченька, ты моя девочка, я же тебя люблю…

— Я не помню тебя, извини, — сказала я, не желая смотреть на нее. — Дай мне побыть одной. Я не уйду, обещаю, но мне надо побыть одной.