Ближе некуда (СИ)

— Хотя бы оденься, — начала она, но я развернулась к ней и закричала:

— Да оставь уже меня в покое!

Я закрыла лицо руками и не убирала их до тех пор, пока не услышала, как за плачущей Онел-адой захлопнулась дверь.

Мне было все равно, страдает она или нет. Я пыталась. Я честно пыталась прижиться здесь, но не могу. Да и как я могла? Кошмары вернулись, и вместе с ними вернулся страх, вернулась боль. Я не могла быть порождением этого мира, и мне не нужны были воспоминания, чтобы это понять. Но мне нужна была память. Память о том, что случилось со мной в те несколько дней, когда меня обвинили в предательстве и попытались утопить на озере Атт.

Я вспомнила, как однажды чуть не утонула в этом озере. Мы с Ли-рой пошли купаться, и я, еще совсем голопузая девчонка, полезла искать камыши у обрывистого берега. Нога соскользнула с камней, и я упала в глубокую воду, не успев даже сказать «ах». Нахлебавшись воды и вдоволь набарахтавшись, я, наконец, выбралась на берег, где меня ждала трясущаяся от страха Ли-ра. Плавать я с тех пор так и не научилась, а воды боялась, как огня.

Я вспомнила, как папа научил меня плавать. Неподалеку от пригорода, в котором мы жили, протекала река, и однажды, когда мне уже исполнилось тринадцать, отец решил, что пора мне научиться плавать. Я не сразу сообразила, как держаться на воде, но когда освоила эту науку, могла не вылезать из реки часами. Родители всегда отпускали меня на реку без опасений.

Воспоминания и об одном, и о другом происшествии были ясны и чисты. Я могла рассказать, как была одета Ли-ра в тот день, и показать место, где отец впервые отпустил меня в «самостоятельное» плавание. Так что же из этого правда, а что — ложь? Я задержала дыхание, а потом несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы мысли прояснились. А что, если оба комплекта воспоминаний — мои? Могла ли я расти одновременно и в том, и в другом мире, периодически перескакивая из одного в другой, но не зная об этом? Прожить какое-то время здесь, а потом вернуться на Землю, не потеряв ни секунды времени?

Могли ли такое быть? Могла ли я быть такой?

Я набрала в ладони снега и задумчиво отправила его в рот. Пальцы уже леденели, носки превратились в сосульки. Все-таки ночь — не самое подходящее время для прогулок по воспоминаниям. Но мысль уже засела в моей голове, и не желала оттуда выбираться.

Мне нужно было поговорить с Ли-рой. Она точно все объяснит, она многое знает.

Я поднялась с колен, отряхнулась и вернулась в дом. Онел-ада тихо сидела за столом у окна, и я поняла, что все это время она мной наблюдала. Раздражение охватило меня, но тут же прошло, когда я увидела на ее лице следы рыданий. Я обидела ее. Несмотря на то, что я не помнила о ней, она считала меня своей дочерью. Я поступила некрасиво.

Подойдя ближе, я сжала за спиной мокрые руки.

— Прости. Прости, я… я не знаю, что на меня нашло. Я сорвалась.

Она кивнула, стараясь не встречаться со мной глазами.

— Я понимаю. Ты не помнишь меня, я это уже поняла. Просто, доченька, если бы ты знала, как я счастлива оттого, что ты вернулась…

— Я замерзла, — сказала я быстро, видя, что Онел-ада снова готова разразиться рыданиями. — Пойду переоденусь.

— Я поменяла тебе постель, — сказала она мне вслед. — Ложись. Еще вся ночь впереди.

Послушавшись ее совета, я переоделась в сухое и улеглась на чистую постель. На самом деле. Впереди вся ночь, а завтра я узнаю у Ли-ры, что со мной не так, и как это исправить.

Наутро поднялась метель. О прогулках можно было забыть, и я приготовилась провести весь день со своей-чужой молчаливой после вчерашнего матерью, когда в дом постучали. Это была Ли-ра. С нее буквально кучами слетал снег, лицо от ветра и холода было красное, и, раздевшись, она сразу же присела к печке, греться. Онел-ада поставила на огонь чайник и заварила непременной воды с приправами всем троим. Мы уселись за стол и стали угощать Лиру вареньем и хлебом, попутно расспрашивая о делах. Конечно, от нее не ускользнуло то, что мы с Онел-адой ведем себя совсем не так, как вчера. Сегодня мать пыталась держаться более отстраненно, даже отчужденно. Я же, мучимая чувством вины за ночную истерику, не отставала от нее. Никогда не умела извиняться, и на этот раз не сумела придумать ничего лучше.

Ли-ра пила воду с приправами и говорила о погоде и деревенских сплетнях. К ней уже с утра наведалась жена Клифа, та самая, которая подтвердила мою невиновность. Она уже почти оправилась от ранения, полученного при нападении, но все еще ходила к Ли-ре за обезболивающими травками. Забрав лекарственный отвар для больной ноги, мать Терна расспросила обо мне. Ли-ра сказала, что до момента, как ко мне вернется память, мне стоит держаться особняком и ни с кем особенно не разговаривать. Несмотря на то, что у Клифа и его жены в деревне железный авторитет, есть кое-кто, кому может оказаться на руку моя потеря памяти.

— Я уверена, Ар-ка пускает слухи, — сказала она, глядя на Онел-аду. — Говорит, что Одн-на — порождение запретных земель, что я создала ее колдовством, чтобы погубить деревню…