Ближняя Ведьма

Но Коул и не думает слушаться. Одной рукой он крепко держит меня, а другая, которая гладила меня по щеке, продолжает блуждать по моей шее. Его пальцы ложатся мне на шею. Я задыхаюсь, больше от ужаса, и бью его по рукам, но мои руки проходят сквозь них, прямо сквозь него, как будто он не человек, а… воздух.

– У меня все получилось, – шепчет он мне на ухо. Его воздушные пальцы сжимаются у меня на шее. Я не могу дышать.

– Что сделал? – хриплю я, а каменные глаза Коула встречаются с моими. Странно, до чего сейчас они похожи на настоящие камни.

– Дети у меня, – его голос превращается в шипение. – Все до одного.

Я безуспешно пытаюсь вырваться, но ничто не трогает этого Коула, сделанного из ветра и камней. Сон рассеивается, мир вновь обретает очертания, вокруг нас темная ночь и круглые холмы, куда ни посмотри. Как получилось, что мы ушли так далеко от деревни? Даже если бы я смогла закричать, услышат ли в Ближней? Или мой голос унесет ветер?

– Что-то не так, Лекси? – спрашивает он, продолжая сдавливать мне горло. – У тебя взволнованный вид. Успокойся. Все будет хорошо.

Коул начинает тихо напевать ту самую жуткую мелодию, у меня в ушах стучит пульс, а вокруг нас шастает ветер.

Как я могла оставить дома нож отца? Я даже не обулась, вспоминаю я наконец, опустив взгляд на исцарапанные, окровавленные ноги. Я их не чувствую. Ужас заставляет забыть о других чувствах. Собравшись с силами, я отталкиваю его и тут обнаруживаю, что он не целиком состоит из ветра – я натыкаюсь на что-то твердое, и он отступает, выпускает меня. Морщась от боли, я ковыляю по измятой траве, сломанные колючие ветки цепляют и рвут на мне сорочку, какой-то сук больно царапает ногу. По колену течет что-то теплое.

– Почему ты все это делаешь? – задыхаясь, спрашиваю я.

– Ты встала на моем пути, – шипит Коул, и это больше не его голос, а другой, старше, злее. Я нащупываю суковатую палку, все еще испачканную в моей крови. Выпрямившись, я изо всех сил бью им Коула. Увы, я промахиваюсь, и ветер вырывает сук у меня из рук. Потеряв равновесие, я чуть не падаю. Надо мной склоняется Коул, весь состоящий из камней, палок, ветра и еще чего-то темного и жуткого.

Ветер дергает меня за руки, шумит в ушах, помогает встать на ноги. А вокруг того, кого я называла Коулом, легко, как осенние листья, кружат по ветру колючие ветки, что сами собой поднялись в воздух.

– Спокойной ночи, Лекси, – шепчет он, и ветки разворачиваются ко мне острыми концами и несутся прямо на меня. В ту же секунду что-то хватает меня сзади. Осязаемые – из мышц и костей – руки обхватывают меня поперек груди и тянут вниз, вниз на мягкую торфяную землю пустоши. Ветки-копья пролетают над нами и разбиваются в щепки, ударяясь о громадный валун за моей спиной.

Надо мной склоняется порождение пустоши, назвавшее себя Коулом, но фигура, до сих пор прижимающая меня к земле, издает рычание, и ветер набрасывается на меня с другой стороны. Налетев на Коула, ветер валит его на землю, и тот рассыпается, превращается в груду камешков, веток и травы. Закрыв глаза, я принимаюсь отбиваться от того, кто меня держит, теплого и тяжелого. Я наношу удар и чувствую, что попала в цель.

– Проклятье, Лекси, – слышится знакомый голос. – Это же я.

Я недоуменно кручу головой и утыкаюсь взглядом в темные глаза Коула – как в кошмарном сне, вижу повторение того лица, которое только что разлетелось вдребезги.

– Убирайся! – Я с криком отталкиваю его и отступаю к валунам. – Не подходи ко мне!

Коула это явно задевает, но мне не до нежностей, у меня все болит, и я совсем запуталась.

– Почему ты так говоришь? – тихо спрашивает он, но слова звучат ясно и четко. Он переводит взгляд с меня на груду мусора, которая всего несколько минут назад была пугающе похожа на него.

– Это был не я. – Он приближается медленно, как будто я олень и он боится меня спугнуть. – Это был не я. Теперь все хорошо, – Еще несколько шагов ко мне. Лицо у него бледное, как луна над головой. – Все хорошо.

Я тяжело дышу, выставив перед собой руки, но не трогаюсь с места.

– Прости меня, Лекси. – Снова его пальцы гладят меня по щеке, но сейчас они теплые, а не сделанные из ветра. – Все в порядке. Это был не я.

Я смотрю через его плечо на груду камней.

– Кто же тогда это был?

Но не успев задать вопрос, я уже знаю. Прислонившись к одному из валунов, я пытаюсь отдышаться. В босые пятки впиваются щепки. Мир вокруг уже не качается и не плывет так, как прежде, хотя я все равно чувствую себя тошнотворно. Рана на ноге не такая уж глубокая. Да и боли я не чувствую. Меня бьет озноб, и от холода, и от потрясения, и, заметив это, Коул закутывает меня в свой плащ. Рубаха, в которой он остается, тонкая и совсем вытертая, и я впервые решаюсь дотронуться до него. Он живой. И ранен.

В свете луны я вижу темное пятно на рубашке, которое расползлось по всей его груди. Я прикасаюсь к нему кончиками пальцев. Они мокрые.

Дядя. Это сделал мой дядя. Или Бо. Коул берет меня за окровавленную руку, а когда я хочу ее отнять, он притягивает меня ближе, болезненно морщась.