«Ближние люди» первых Романовых

Первое распоряжение: «От Бориса Ивановича в орзамаскую мою вотчину в село Богородцкое человеку моему Корнилу Шанскому» — в составе морозовского архива датируется 7 июня 1648 года. Это несколько дней спустя после начала выступления служилых и посадских людей в Москве, после казни и расправы над судьями и дьяками приказов. Приказчику в далекой арзамасской деревне, конечно, ничего не говорили о том, что происходит в Москве. Но в документе оказалась необычная ссылка на разговор в Москве с одним из детей боярских, чьи земли располагались рядом с имением самого Морозова: «Нынешняго 156-го говорил мне Михайло Иванов сын Засецкой…» Рядовой арзамасский сын боярский мог добиться приема у боярина по своим соседским делам, но почему такая неопределенная дата — 7156 год? Может быть, боярину раньше было недосуг написать об этом разговоре? Очевидно, пропуск точной даты — признак торопливости, отсутствия времени, чтобы уточнять детали, да они могли просто и не отложиться в памяти, если разговор с Засецким состоялся в дни начавшегося московского «гиля». Суть устного обращения («говорил мне») арзамасского сына боярского была обычной: соседские крестьяне не могли войти в боярский лес без разрешения приказчика вотчины боярина Морозова: «деревня де его блиско моей вотчины села Богородцкого, и ты, де, Корнило, людей ево и крестьян в лес без моего указу не пускаешь». Теперь боярин Борис Иванович дал такое распоряжение пускать чужих крестьян в свой «вотчинной лес» и приказывал не брать «топоровщины» — пошлины за вход в лес для рубки деревьев. Хозяин Морозов остался рачительным собственником, он специально давал поручение приказчику по-прежнему следить, чтобы соседские крестьяне «бортей со пчелами не драли и меду не выдирали». Такова истинная причина, по которой чужие крестьяне не могли войти в боярский лес. Оговаривались и другие ограничения: пришлецам нельзя было давать рубить и портить лес, сечь его «на продажу» и снимать «лубье» (кору). «И никакова б угодья за посмех не пустошили» — в этих словах хорошо виден боярин Морозов. За окном бушует московский пожар, на боярский двор рвутся разные люди, готовые сжечь и разграбить морозовское имущество, а Борис Иванович, даже сделав доброе дело, не забывает о строгости распоряжений.

Пройдет еще два дня, и боярину Борису Ивановичу Морозову придется быть покладистее и разрешить «для хоромного и дровяного лесу безъявочного пущать» жителей целого города Арзамаса. Они до этого даже зимой не имели возможности войти в морозовский лес и замерзали «без дров», так как другого леса рядом с городом не было. Очень удачно в те дни каким-то образом оказался в Москве арзамасский староста Иван Спиридонов, подавший свою челобитную, а в ответ получивший «белую грамоту» (черновик остался в боярском архиве, а подлинник всегда можно было предъявить при будущих спорах)! Аналогичный «примирительный характер имели и другие распоряжения приказчикам своих вотчин», сделанные в начале июня 1648 года: «в соседстве жить смирно и в совете», «сыскать накрепко в правду и по сыску указ учинить тотчас безволокидно». Могло показаться, что времена переменились, теперь будет легче и своим крестьянам, но боярин Борис Иванович Морозов пресек любые надежды на этот счет.

Устранение Бориса Ивановича от власти носило временный и внешний характер. Объявить об этом в Москве, где составляли мирские челобитные на царское имя и где требовали созыва Земского собора, было невозможно. Другое дело, земли самого боярина Морозова. 11 июня 1648 года он разослал свои грамоты, чтобы предостеречь крестьян от каких-либо надежд на уступки, если они тоже начнут бунтовать. Борис Иванович действовал через своих приказчиков, велев собрать в своих арзамасских вотчинах «старост, целовальников, выборных людей и всех крестьян». На этих сходах от имени боярина следовало объявить крестьянам, «чтоб они жили за мною по прежнему, ни в чем бы не сумнялися», и предостеречь их от каких-либо выступлений: «а заводов бы от них, крестьян, на дурные дела никаких не было». Всем ослушникам, которые «учнут дуровать или какой завод заводить», грозили карами; приказные люди должны были немедленно прислать «ходока» в Москву, «и их, крестьян, государь укажет смирить».