Несмотря на грозные слова, боярин Борис Иванович Морозов сильно зависел от своих приказчиков, да и они были доверенными и проверенными людьми, и с ними боярин мог говорить очень откровенно. Приказчики возвышались над крестьянами, а некоторые из них, как тот же Корнила Шанский, могли происходить из детей боярских, добровольно поступивших на службу в боярские вотчины (например, известен род галичских детей боярских Шанских, где у Морозовых давно были вотчинные владения). Поразительное по своей откровенности общее распоряжение всем арзамасским приказчикам было послано боярином Борисом Ивановичем Морозовым в июле 1648 года. Он признавал, что грамоты об отдаче живших в его вотчинах крестьян прежним владельцам были написаны им под давлением: «А грамоты мои им, дворяном, даваны для нынешнего времени; а за иных было мошно и стоять». Поэтому, чтобы остановить отток крестьян, он прямо указывал их на время «поприхоронить», то есть спрятать, «чтоб было незнатно, а им, дворяном и детем боярским, неведомо». Расчет был на доверчивость уездных дворян, робевших в другое время обращаться с иском к боярину, а теперь составивших общую, «заручную», подписанную всеми истцами челобитную. Приказные люди должны были уговаривать таких челобитчиков, когда они приезжали в вотчины Морозова, что крестьяне, услышав об их челобитной, «розошлися» прочь. «Аргументы» разрешалось подкрепить специально сваренным для этого пивом и другим угощением, задабривая соседей, искавших своих крестьян в вотчинах Морозова и получивших от него грамоты: «Да велеть бы вам в моем хлебе пиво сварить, и которые дворяне и дети боярские в вотчину мою для крестьян з грамоты мои учнут приезжать, и их бы потчивать, и ничем их не безчестить, и честь им воздавать, а о зделке говорить им покладным обычеем». Крестьяне тоже должны были вести себя соответствующим образом и не привлекать к себе лишнего внимания, «штоб отнюдь в ту пору не шаталися и шуму б никакова не заводили».
Главная надежда на защиту вотчин боярина Морозова от разорения оставалась на царя Алексея Михайловича. По его указу в нижегородские и арзамасские вотчины Бориса Ивановича Морозова был отправлен специальный сыщик — дворянин Иванис Гаврилович Злобин. Ему предстояло разобраться там со спорными делами. По сути, это был один из царских жестов в защиту своего «ближнего человека», пострадавшего в событиях июньского восстания в Москве в 1648 году. Именно так объяснил боярин Морозов отправку дворянина Иваниса Злобина: «для обереганья вотчин моих», в очередном письме своим приказчикам. Конечно, формально миссия Злобина была шире, ее целью было показать стремление царя навести порядок в спорных делах боярина Морозова со своими соседями князьями Голицыными, князьями Ромодановскими, а еще князьями Куракиными и Шереметевыми. Боярин Морозов в письме 15 августа 1648 года подробно рассказывал о делах, ради рассмотрения которых был послан Злобин. Кроме защиты морозовских крестьян, у него были и другие полномочия: он мог «чинить росправу» над теми, «которые кому обиды чинят и воруют и плутают». Таких «ослушников» сыщик Злобин должен был наказывать беспощадно, получив возможность привлекать по распоряжениям местных воевод стрельцов, пушкарей и затинщиков в «расправные» команды[170]
.Упомянутая дата послания боярина Морозова своим приказчикам 15 августа — день большого церковного праздника Успения Богородицы. Конечно, боярин Морозов мог заниматься делами в любой день, но царь Алексей Михайлович ожидал, что в этот день его воспитатель будет находиться в Кирилло-Белозерском монастыре, и даже послал накануне специальную грамоту монастырским властям, чтобы они охраняли царского боярина в день Успенского торга и чтобы праздная толпа случайно не навредила ему. Однако переписка Бориса Ивановича Морозова с приказчиками арзамасских, нижегородских и тверских вотчин велась безостановочно с момента начала событий в Москве вплоть до 23 августа. Где же боярин Морозов пребывал всё это время и почему царь Алексей Михайлович думал, что его воспитатель находится в ссылке в северном монастыре?