«Ближние люди» первых Романовых

Морозовский хозяйственный архив в советской историографии служил одной цели — доказательству нещадной эксплуатации крестьян, имевших право на «революционные» выступления. Жизнь, конечно, была сложнее, и действия боярина Бориса Ивановича Морозова не стоит оценивать с точки зрения поменявшихся историографических подходов. Но разговор о боярах XVII века не может обойтись без упоминания об их экономических интересах. Для читателя биографической книги описание деталей изготовления какого-нибудь поташа вряд ли может представлять интерес. Но совсем по-другому детали поташного дела выглядят, когда мы узнаём, что это была своеобразная страсть боярина Морозова. Она дорого стоила природе и лесам вокруг его арзамасских и нижегородских вотчин, так как «выжиг» поташа на больших открытых пространствах — «майданах» — шел всё лето и требовал огромного количества деревьев на дрова. В середине XVII века по прибыльности это было сопоставимо с добычей и продажей на экспорт газа и нефти (способ получения необходимого вещества химики изобрели много позже, и только тогда поташный промысел и прекратился).

Стремление боярина Морозова к приносившей доход деятельности сегодня может трактоваться по-разному. Кто-то, может быть, посчитает, что явный предпринимательский талант оправдывал боярина Бориса Ивановича Морозова, стремившегося к государственной прибыли. Однако даже то немногое, что нам известно о поведении боярина в своих вотчинах, достаточно характеризует его «методы» самовластного и жестокого управления. Никакой экономической целесообразности поташного промысла не было бы без ряда условий. И главное из них — возможность неограниченной эксплуатции людских и природных ресурсов, находившихся в распоряжении «ближнего человека» царя.

Еще только заводя в своих вотчинах будные станы, или «майданы», как назывались места выделки поташа, боярин Морозов распорядился определить к этому делу самых бедных крестьян, которые были не в состоянии уплатить ему оброк. Но и они, зная о тяжести работ, били челом, чтобы им отсрочили их недоимки, лишь бы не заниматься ненавистным поташным делом, живя в землянках в лесу. Боярин же Борис Иванович, быстро поняв выгоду такого производства, последовательно насаждал его в своих вотчинах и приложил руку к установлению государственной монополии на экспортную торговлю поташом. Он несколько раз получал от царя Алексея Михайловича льготные грамоты на провоз сотен бочек поташа к морскому порту в Архангельск, снижая свои издержки и всё увеличивая и увеличивая полученную прибыль. Например, одна из таких льготных грамот боярину Борису Ивановичу Морозову была выдана 30 апреля 1656 года, сразу после окончания двух государевых походов, когда боярин стал снова публично появляться в Москве в царском окружении. Наверное, боярин Морозов изменил бы себе, если бы не использовал свои возможности, чтобы получать подобные экономические преимущества. Не щадил он, используя свое положение при царе, и своих конкурентов в поташном промысле. В 1659 году состоялся указ, запрещавший заведение будных станов в городах Белгородского разряда. С одной стороны, это было оправданно, так как грозило уничтожить леса в районе Белгородской засечной черты. Но с другой — боярин Морозов снова больше всех выигрывал от такого решения, монопольно продолжая поставлять свой товар.

Представление о том, с каким «жаром» боярин мог обсуждать поташные работы, дает выговор, а точнее, грозный разнос приказному человеку арзамасской вотчины сел Кузьмин Усад и Замятнино Кондратию Суровцеву в грамоте от 28 сентября 1659 года. Можно оставить эту боярскую ругань без комментариев, не делая вслед за публикаторами документа никаких изъятий из его текста:

«И ты дурак, блядин сын, ни та ни ся, пьяница, ненадобной бражник, все ходишь за брагою, а не за моим делом, и мне не радеешь и прибыли не ищешь, своим ты пьянством и нераденьем многую у меня ты казну пропил. Во всех моих вотчинах на мойданех огни запалили в опреле месяце, а у тебя в-ыюне. Для чево так у тебя поздо, с половины лета, стали огни палить? Да и тут у тебя, пьяницы, и золы не стало, не токмо чтоб и в новой год запасть золы и дров. Нихто так ни в которой моей вотчине такой порухи казне моей не учинил, как ты, дурак, пьяница, здуровал, и довелся ты за то жестокова наказанья и правежу большова, да и так тебе, дураку, не велю спустить даром»[173].