— Постой, Нил, погоди, ты все не так понял!!! Будучи человеком малоспортивным и к тому же подточившим организм длительным беспробудным пьянством, Ванечка отстал сразу, не успев еще выскочить из шашлычной. Постоял немного в вестибюле, отдышался и вернулся в зал допивать и доедать заказанное на троих. Нил же, в свою очередь, довольно скоро потерял из виду профессиональна быстроногую Иоланту. Он резко остановился посреди многолюдного тротуара и медленно, шаркающей стариковской походкой побрел к метро, беззвучно браня себя последними словами. За что, спрашивается, обидел хорошую девчонку? А Ларина за что?
Безвредное ведь, добродушное существо, наверняка хотел как лучше… Его ли вина, что ему так сказочно, не правдоподобно повезло с женщинами? Сначала одна Татьяна, прекрасная, как Афродита, которую это ходячее недоразумение не смогло удержать подле себя. Потом вторая Татьяна, которая… Которая…
Накинув пиджак, Нил вышел на балкон. Кончался апрель, и уже недели две стояла теплая погода. И сейчас было тепло, безветренно, но в ночном воздухе вдруг остро пахнуло зимой.
— Шестидесятая параллель, — пробормотал Нил, — Пулковский меридиан, мать его!.. Пришла зима, с ней праздник Первомай пришел.
И с переиначенной строкой из самиздатовского поэта Шинкарева Нил шагнул обратно в комнату, захлопнул за собой дверь и сыпанул в турку щедрую порцию молотого кофе. Недосказанные воспоминания распирали его…
II
Честно говоря, Нил не имел намерения садиться за диссертацию, но заведующая пообещала скостить учебную нагрузку, если он будет посещать философские семинары, предназначенные для тех, кто собирается сдавать кандидатский минимум, так что… Большинство группы составляли мрачноватые технари с непонятными ему интересами и чуждым поворотом мозгов, и скоро он сблизился с двумя аспирантами кафедры инженерной психологии. Ребятки были неглупые, зубастые, не дураки выпить, и нередко дискуссии, начинавшиеся у них в коридоре возле аудитории, заканчивались в пивной или в разливухе. Меру, однако, знали, и разговоров всегда было намного больше, чем выпивки.
Психологи всюду ходили неразлучной парочкой, да и фамилии их красиво смотрелись рядом — Бергман и Эйзенштейн. Впрочем, к гениям мирового кино ни Игорь, ни Левушка никакого отношения не имели и гордо именовали себя Братьями по разуму.
Если не разум, то братство они блистательно подтвердили на весеннем экзамене. Свой ответ Бергман превратил в бурные дебаты относительно природы познания, а Эйзенштейн — в пламенную апологию Маха и Авенариуса, раскритикованных Ильичом-Первым в бессмертном «Материализме и эмпириокритицизме». Профессор, похожий на николаевского фельдфебеля, и профессорица, похожая на дохлую крысу, слушали их с каменными лицами. Нил же внаглую положил на стол толстую книжку под названием «Хрестоматия по марксистско-ленинской философии для учащихся ПТУ», не таясь, выписал оттуда по несколько звонких цитат на каждый из обозначенных в билете вопросов и бодро зачитал их улыбающейся комиссии. Результат оказался предсказуем — по «неуду» аспирантам Бергману И. С. и Эйзенштейну Л. Я. и «отлично» соискателю Баренцеву Н. Р.
— Ничего! — мужественно говорил Игорь, макая ус в кружку «жигулевского». — Придут наши — и тогда еще поглядим, кто философ, а кто мудак!
— Пше прашем бардзо, — вторил ему окосевший Левушка. — Йсче мы на могиле тех лайдаков зашпиндачим полонез Огинского… Марш-марш Дом-бровский, земли влошски да польски, под твои-им пшеводом звынчемся з народом…
— Зрончемся, — поправил Нил. — Спокойнйе, господа, на полтона ниже, плиз!
— Отречемся от старого мира, — с видом заговорщика прошептал Бергман. — Рванем туда, где оскорбленному есть чувству уголок…
— Кеннст ду дас лянд, во ди цитронен блюн! — с чувством изрек рыжий Левушка. — Геен зи нах Коктебель им Шварцен меер баден!
— Баренцев, вы, я надеюсь, кирилловец? — Игорь ткнул Нила пальцем в грудь.
— В Крымских горах мы создадим небольшой партизанский отряд…
Но уже в поезде Братья по разуму неожиданно объявили себя чань-буддистами и углубились в медитации на стакане и сочинение хокку на основе непосредственно увиденного. В эти занятия пытались втянуть и Нила, но он наотрез отказался и проводил время в соседнем купе с девушками-геологинями, которых ублажал песенками под гитару. С помощью тех же девушек он в Симферополе выгружал из вагона чаней, домедитировавшихся уже до третьей степени просветления.