Близкие люди

На яхте ее укачивало. От арбуза у нее случалось расстройство желудка, и два дня нужно было сидеть в номере, держа ее слабую холодную руку. В бар они спускались только вдвоем и пили только томатный сок. Где-то дня через два после избавления от расстройства желудка она непременно обдирала о камни нежную ступню и больше не могла купаться. И они переставали купаться.

Она никогда и нигде не работала, но время от времени записывалась на какие-нибудь курсы, например, под названием “Язык и цивилизация”. На время посещения курсов она превращалась в бизнес-леди, что означало отсутствие еды и чистых рубашек. Курсы заканчивались, она сворачивалась в клубочек в уголке дивана и смотрела “Унесенных ветром”. Этих “унесенных” Чернов ненавидел.

За мамашей тоже следовало ухаживать, подносить лекарства, хотя, как писали в каком-то романе, “может, он и был нездоров, но никто не помнил, чтобы хоть раз он был болен”.

Дочь она называла “мое сокровище”, а при виде несовершенства зятя только вздыхала смиренным вздохом богородицы.

Он разлюбил жену очень быстро, года через три, наверное. Он не только разлюбил ее, но и все про нее понял. Понял, оценил, взвесил – и остался. Разводиться было лень и некогда – тогда как раз началась самая работа, “Строительные технологии” только родились, и компания, как грудной ребенок, забирала все силы. Да и не знал он тогда, зачем ему разводиться.

Потом появилась Саша Волошина, и Чернов совсем приуныл.

Но думать об этом было никак нельзя и даже опасно.

Для начала он должен найти выход из положения и удержать себя в рамках пионерских романтических отношений с Сашей.

У Вадима Чернова была железная воля, и он был уверен, что в этих рамках он себя удержит. Или… почти уверен.

С выходом было сложнее. Пока никакого просвета в черном тоннеле он не видел и даже не представлял себе, в какую сторону нужно двигаться, чтобы выбраться из него.

Когда к пяти часам вернулся Степан, Чернов по-прежнему сидел за его столом, закинув за голову большие загорелые руки.

– Ты чего? – спросил Степан, отдуваясь. На улице было жарко, а кондиционер в машине не работал с прошлого лета.

– Ничего, – пожал плечами Чернов, посидел еще секунду, поднялся и вышел. Через пять минут он устроил жуткий скандал в отделе маркетинга, который к выставке в Нижнем оказался совсем не готов, по крайней мере по черновским понятиям о готовности. Скандал бушевал довольно долго и стал затихать, только когда до приезда немцев оставалось минут десять.

Немцы прибыли вовремя и отняли у руководства “Строительных технологий” вдвое больше времени, чем руководство рассчитывало. Они отбыли только в девятом часу, очень довольные – или делающие такой вид. Чернову к тому времени уже раз шесть позвонила супруга, ожидающая немедленной доставки гуманитарной помощи и медикаментов. На седьмом звонке Чернов мобильный выключил и сразу после совещания уехал.

За Черновым понуро потянулся отдел маркетинга, не посмевший убраться домой до отъезда самодура-начальника. Остались только компьютерщики, которые по свойственной всем компьютерщикам привычке предпочитали работать по ночам.

И Степан собрался домой, с тоской думая об обязательном антрекоте на ужин и о таком же обязательном, как антрекот, скандале с сыном.

Он проверил кондиционеры, похлопал себя по карманам, удостоверясь, что телефон с ним, пыхтя, выудил из-под стола портфель, погасил свет и захлопнул дверь. В офисе было по-вечернему просторно и тихо, как в библиотеке, и по-библиотечному же светились синие люминесцентные лампы над кадками с диковинными растениями. Эти растения в кадках, как и зеленый ковролин, и плотные зеленые жалюзи, были Сашкиной затеей и потому очень нравились Степану.

Он свернул было к лифту, но увидел распахнутую дверь в ее комнату и решил узнать, почему она до сих пор не ушла.

Он был уже на пороге, оставалось сделать только один шаг и зарычать – его очень веселила мысль о том, как он сейчас ее напугает.

Непонятно, что остановило его. Толи какое-то предчувствие, то ли инстинкт, заставивший его замереть за секунду до того, как она произнесла больным, замученным, чужим голосом:

– Господи Боже мой…

Степан застыл, как в детской игре, не успев опустить ногу.

Он даже не понял в первую секунду, что слышит ее, Сашин, голос, так он был ужасен. Степан еще ничего не понял, но уже знал – что-то случилось.

Ничего нельзя изменить – что-то случилось.

– Хорошо, – сказала она совсем рядом, – я согласна. Да, да! Никто не знает. Я согласна на все.

И еще спустя секунду, почти шепотом:

– Господи, я была уверена, что все кончилось…

Щелчок – она положила трубку. И заскулила, тихо и жалобно, как побитый щенок.

“Нужно уходить. Сейчас она почувствует мое присутствие, и мне придется сознаться в том, что я все слышал, а ей придется что-то мне объяснять”.

От этой мысли у него взмок висок.

“Я не хочу слушать. Не стану слушать ее ложь. Она непременно мне солжет, и это будет конец всему. Всему. Я не желаю знать, что она скрывает. Черт побери, я хочу, чтобы эта женщина осталась в моей жизни. Мне нужно, чтобы она осталась. Просто необходимо!”