— Н-ну… я… поэтому я и не хотел тебе говорить так рано… — проблеял он загнанно, и черт, это было так забавно, что…
Тики до крови закусил щеку, чтобы не выдать себя предательски громким смехом, и на секунду зажмурился — до красных кругов перед глазами, до боли, чтобы избавиться от этого мерзкого наваждения хоть на какой-то момент.
— А КОГДА ТЫ БЫ МНЕ СКАЗАЛ?! — внезапно вскочив на ноги и тут же переменившись в лице, заорал Малыш. И — последующие несколько минут Третий апостол слушал, как он долго и со вкусом (и совершенно без передышки) крыл Графа благим матом.
Потрясающе.
Тики чувствовал, как это наваждение, мерзкое в своём заманчивом желании, в этой жажде, затапливало его с каждым новым словом, с каждым нервным взмахом болезненно тонких ладоней, которые хотелось тут же поймать и целовать, кусать, сжимать, с каждым последующим виражом сильного (на удивление) гневного голоса. Ему хотелосьхотелосьхотелось этого мальчишку ещё сильнее — чтобы тот стонал под ним, царапался и зло пинался. Чтобы кривил искусанные губы в ядовито-сладкой усмешке и соблазнительно водил пальцами по груди. Чтобы принадлежал только ему.
Аллен вдруг замер на полуслове и медленно перевёл на вжавшегося в спинку дивана Адама неверящий взгляд.
— Но тогда… — внезапно осипшим голосом шепнул он, и лицо его в одно мгновение побледнело. — Неа… — Тики крупно вздрогнул, зло поджав губы. — Где он? — глаза его потухли, и он потерянно взглянул на свои ладони, оседая на пол и становясь до ужаса хрупким и тусклым. — Если он не переродится, то… где он? — Уолкер вскинул голову, отчаянно-растерянно взирая на Графа, и тот виновато улыбнулся.
— Я же говорил, Аллен…
Но договорить ему не дали — мальчишка ожесточённо выкрикнул дрожащим голосом:
— Но я его не вижу! — он судорожно, со свистом втянул воздух и взглянул в зеркало, шаря глазами по всей его поверхности, словно желая что-то найти. Хотя… Тики и так прекрасно понимал, что искал он Неа. И это понимание разжигало в груди что-то… злое и тёмное. — Не вижу! — отчаянно повторил Аллен, пряча лицо в ладони и оттягивая себя за волосы, будто норовя отодрать их с кожей. — Его нет!
— Ты и не увидишь, — Адам поднялся и подошел к нему, ласково касаясь его плеч и гладя. Его усталое лицо тоже отразилось в зеркале, и он постарался улыбнуться. Вышло криво, и это разожгло в Тики еще больше злости. Какой-то совершенно иррациональной и непонятной злости, непонятно откуда взявшейся и из чего выросшей.
— Почему? — голос у Малыша совсем сел, и он почти шептал, так и водя пальцами по стеклу. — Почему я его не вижу, Мана?..
Тики сжал руки в кулаки, чтобы хоть так сдержать себя от собственнического рычания, потому что этот Неа, он не должен был вообще в это все вклиниваться. Даже если он часть Графа. Даже если его уже нет. Уолкер ведь будет помнить о нем, и это будет мешать. Это будет чертовски мешать Тики сделать то, что он хочет. А Тики хотел трахнуть его и забыть о нём.
Наверное.
Постараться.
Но для начала… для начала стоило изгнать этого Неа из его памяти.
Но как это сделать, если Малыш только о нём и думал?
— Потому что он вернулся ко мне, Аллен, — мягко объяснил Адам, прижав мальчишку к себе и гладя его по спине и волосам. — Но часть его, она осталась в тебе. Он с тобой, слышишь? — он улыбнулся, заключая лицо Уолкера в ладони, и прикоснулся лбом к его лбу. — Но ни тебе, ни мне больше не суждено увидеть его, потому что он растворился в нас, — прошептал мужчина так, словно сам невыносимо жалел об этом, словно сам ужасно скучал по Четырнадцатому и желал вернуть его.
Аллен горько усмехнулся, покачав головой, и фыркнул.
— Моего мнения как всегда никто спрашивать не захотел, да? — просипел он, уткнувшись носом Графу в плечо и обнимая его дрожащими руками.
Адам хохотнул, прижимая его в себе сильнее.
— Ну это же Неа: он всегда редко интересовался чужими желаниями, разве нет? — лукаво протянул мужчина, чуть улыбаясь и краснея.
Аллен коротко рассмеялся.
— Ну да, он ведь даже в койку затащил меня против воли, — сквозь лающий смех прошептал он, и Тики почувствовал, как эта злость всё же опутывает его, как она топит в себе, обжигая до горящих углей. — Но всё-таки… зачем же все это тогда?
Адам тяжело вздохнул и уткнулся носом в растрепанные седые волосы мальчишки, начиная покачиваться из стороны в сторону и напевая себе что-то под нос. Какую-то песенку, похожую на колыбельную. Он напевал минуты две, прежде чем спина сухо всхлипывающего Уолкера наконец перестала вздрагивать, а когда Аллен успокоился, тихо произнес:
— Он знал, что ты однажды умрешь, — на это мальчишка вскинулся, глядя ему в лицо, и так и замер, — и больше не переродишься как именно Аллен. И не вспомнишь о нем, — Граф погладил его по щеке и снова попытался улыбнуться. Получилось так же криво, как и в прошлый раз. — Это его пугало.
Аллен сухо ухмыльнулся и покачал головой — словно совершенно сокрушенный, совершенно убитый этими словами.
— И что, — длинно вздохнул он, — он решил отдать мне свое бессмертие, что ли?