Аллен пришёл в свою комнату только под вечер — уставший и словно бы высушенный, как завядший цветок, — и Микк с любопытством рассмотрел это помещение, бывшее до настоящего момента для него загадкой (с утра мальчишка заскочил сюда лишь на несколько секунд, отчего мужчина даже не успел осмотреться). У дальней стены находилась широкая кровать (в голову тут же поползли пошлые мысли), рядом с ней — несколько тумбочек с блюдами, полных-ми сухих закусок и разнообразных напитков, деревянный массивный шкаф, угрожающе высившийся вреди всего остального вполне аккуратного убранства, а большое окно в человеческий рост было плотно зашторено, отчего в спальню не проникало ни одного луча искусственного дворового светила.
Тики мельком заметил, что нигде здесь не было зеркал, но пропустил это как-то мимо мыслей.
Потому что самое интересное расположилось там, куда тут же направился Малыш, стоило ему только переступить порог комнаты, — стол. Огромный стол, заваленный различнейшими бумагами, чертежами, рисунками, подставками и колбами самых странных форм и размеров.
Аллен быстрым движением собрал волосы в хвост, потянулся, хрустя позвонками, и воодушевлённо улыбнулся, заставляя Тики сглотнуть.
Потому что внизу живота у него сразу же вспыхнуло и загорелось, и на какой-то момент мужчине показалось, что даже стена потеплела из-за исходящих от него эманаций.
А потом оказалось, что он просто выпустил щупальца.
Черт. Он их выпустил. Эти блядские щупальца.
Уолкер что-то мурлыкал себе под нос, иногда отбрасывая со лба непослушную белую челку, и полночи мешал реагенты, то взрывающиеся прямо у него под носом (у него была такая забавная медицинская маска, господи, он был таким потрясающе… белым, что Тики, он… он не знал, насколько же шикарно они будут смотреться вместе, полные противоположности друг другу), то шипящие, то изменяющие свой цвет.
Ужин они оба пропустили. Тики — потому что не мог оторваться (по какой-то совершенно непонятной ему причине, Уолкер ведь был не таким уж и красивым) от наблюдения за Малышом, а Малыш — ну… наверное, потому что ему было плевать.
А Тики было не плевать. И ему было ужасно интересно — остался ли у Малыша шрам на сердце от тиза. Он хотел узнать это, сунув руку в его грудную клетку и пощупав там.
Неа не мог так сделать, потому что он был бездарем, не выделившим своей способности, когда только появился, а Тики — он мог. И хотел. И собирался сделать это. Обязательно.
Но — не сегодня ночью.
Потому что необходимо было всё обдумать, обмозговать, понять. И самое смешное было в том, что это «всё» было для мужчины чем-то неизвестным, отчего и не следовало рубить с плеча, как он обычно делал. Всё-таки мальчишка сейчас — часть Семьи, а портить отношения, и так, кажется, не самые радужные, ещё больше совершенно не хотелось.
Вдруг Аллен что-то забормотал себе под нос, воодушевлённо хохотнув, и залпом выпил какую-то жижеобразную дрянь из пробирки. Тики затаил дыхание, отчего-то уверенный, что у него сейчас рога или жабры вырастут, но с минуту ничего не происходило.
Но вдруг мальчишку подбросило на стуле, и тот ожесточённо прижал к туловищу стремительно покрывающуюся белыми перьями левую руку. Микк вздрогнул, заставляя себя не бросаться к нему (и отчего вообще такой порыв, а?), и прикусил губу, наблюдая, как Аллен кривится и глухо матерится. И буквально несколько секунд спустя его подбросило вновь, только в этот раз из него резко выскочили чёрные копья и пики, больше похожие на кривые прутья, покрытые ядовитой жижей, и он надорвано вскрикнул, сгибаясь пополам.
Зачем это было все?.. Тики дернулся, боясь того, что может произойти дальше, но глаз не отвел. Он хотел уже шагнуть наружу, прикоснуться к мальчишке, поддержать его под руку, чтобы тот не… не… не пугал его (боже, как это странно — думать о том, что чье-то страдание тебя испугало, тогда как обычно сам эти страдания и несешь), и чтобы не…
Додумать мужчина не успел — Аллен вдруг резко выпрямился и, до меловой белизны прикусив нижнюю губу, сердито прошипел:
— Да твою ж-же ма-а-ать…
Перья с его левой руки посыпались вниз, в полете исчезая и даже не касаясь при этом плит пола, а острые копья-пики Темной Материи медленно втягивались обратно в тело. Аллен судорожно выдохнул, когда все исчезло, как будто сдерживая полной боли всхлип, а потом схватил со стола пустую пробирку и от души запустил ее в стену, совсем рядом с тем местом, где прятался Микк. Лицо мальчишки исказилось гримасой бессильной злобы, серые глаза засияли золотом, кожа посерела…
Тики замер, силясь вобрать в себя это потрясающее зрелище — ведь Малыш был похож на зверя, такого же, каким был порой сам Третий апостол, — но…
Тут же все прекратилось, будто Уолкер как-то потух или… или запер это в себе. Запер этого зверя в глубине себя, в своей груди, в своей реберной клетке, сквозь которою так хотел проникнуть Тики, не желая показывать его даже самому себе.
Уж не поэтому здесь не было зеркал?