А Аллен весь день смотрел. Хотя… Даже не так. Он Смотрел. Постоянно. Везде. Словно теперь это Уолкер обзавёлся внезапно способностью просачиваться куда угодно и наблюдал за потугами Микка с этой соблазнительной усмешкой. И что самое смешное (и идиотское) — Тики буквально натыкался на мальчишку через каждый час. То в гостиной, где намеревался погрузиться в какую-нибудь книгу, то в тренировочном зале, где желал подумать за упражнениями, то в библиотеке, куда уже (позорно, как это вообще было возможно?) чуть ли не сбегал от вездесущего Четырнадцатого. Да даже в спальне Роад, где Микк надеялся спрятаться хотя бы на несколько часов, чтобы подумать без отвлекающих моментов, был этот чёртов мальчишка! И он Смотрел! Своими серыми глазами пронизывал его, Тики, словно подопытную букашку!
И это было… странно. Странно — и волнующе до мурашек, потому что Микк эти взгляды даже спиной чувствовал. Уолкер буквально впивался в него глазами, изучал как что-то внезапно ужасно его заинтересовавшее, как… Как что-то неживое.
И эта вот поправка — как неживое — ужасно уязвляла. И на секунду как-то Тики даже поймал себя на мысли о том, что не хочет больше наблюдать за Алленом — потому что не хочет чувствовать себя жертвой, — но она довольно быстро исчезла. Микк решил воспринимать это не иначе как провокацию. А если это провокация — не стоит вестись. Или — стоит, но только по-своему. Третий апостол не знал, чего мальчишка добивался от него этими взглядами, но он собирался просто исполнить свои совершенно однозначные желания. А объектом этих желаний был сам Аллен.
На следующий день все повторилось. Тики столкнулся с Уолкером прямо с утра и даже не на кухне, а, что удивительно, в относительной близости от своей комнаты. Малыш шел не глядя перед собой — уткнулся взглядом в какую-то книжку с не произносящимся на одном дыхании названием — и потому практически врезался Микку в грудь. Врезался, вскинул глаза — и прищурился как-то очень задумчиво, будто взвешивал, стоит ли совершать тот или иной поступок.
Тики прикусил изнутри щеку (обоже, мальчишка приоткрыл рот, и твою мать, это выглядело так… так…) и осторожно отодвинул Четырнадцатого от себя. В конце концов, надо как-то удержать себя в руках и пережить хотя бы сегодняшний ужин, а потом можно и… и залезть к засранцу в комнату, чтобы хорошенько над ним надругаться.
От заманчивых мыслей отвлёк ироничный хмык Уолкера, и мужчина поспешил перевести взгляд на него — тот смотрел так, словно прекрасно догадывался, о чём Микк думает, и насмешка на его тонких губах заводила до такой степени, что хотелось прямо сейчас прижать его к стене, завалить в спальню и получать удовольствие.
Только мальчишка вдруг фыркнул, закатив глаза, и, мотнув головой, вновь уткнулся в книгу, отворачиваясь и вскоре неторопливо скрываясь за поворотом.
А Тики… А Тики вновь ощутил себя кем-то донельзя беспомощным. И как до такого вообще всё докатилось?! Какого чёрта он, Третий апостол, теряется рядом с каким-то идиотским мальчишкой?
…хотя, конечно, тот не был идиотским, у него явно были хорошо развиты мозги — с колбочками же разными копался, да и то, как он огрызался и вёл себя говорило лишь о том, что Уолкер был довольно умным, образованным, красивым, притягательным, желанным…
Хватит, Тики! Что за чертовщина с тобой происходит?
Третий апостол издал короткий глухой рык и отправился к старшему брату. Шерил обязательно усыпит своей занудностью, а Микку было только того и надо — потому что пока Алчность разглагольствует про управление шахтой и выгодные инвестиции, можно с чистой совестью расслабить мозги. Что надо — то задержится, что лишнее — то вылетит.
Однако исполнить свою задумку — в полной мере — у Тики не получилось. Как только он поудобнее устроился в кресле в кабинете у важно и радостно пыхтящего Шерила, дверь открылась, и в комнату вплыл никто иной как господин Тысячелетний.
Брат оборвал себя, толком даже и не начав, и зачастил с приветствиями, которые теперь, после не так давно подслушанного разговора, стали какими-то еще более фальшивыми и ненатуральными. Смешно даже немного стало.
Адам, собственно, посетил Шерила исключительно ради того, чтобы поинтересоваться, не видел ли тот где Аллена. А то, дескать, бегает ребенок там и сям, неприкаянный, беспризорный и небось совершенно голодный, а находиться ни в какую не хочет — все ищет способ из Ковчега сбежать. Алчность на это, естественно, пофыркал (особенно в том месте, где говорилось о том, что Четырнадцатый якобы голодный), но Графа все-таки успокоил.
Брат сказал, Аллен уже взрослый и вполне адекватный молодой человек, и он сам решит, что ему делать и когда показываться на глаза разине-папаше (это так неожиданно попало в цель, хотя было сказано явно в шутку, что Тики даже мысленно поаплодировал). И еще — что не стоит ни на кого давить.
Адам потер подбородок, задумчиво согласился, стрельнул в Микка лукавым взглядом и отчалил по сути ни с чем. И — оставил Третьего апостола снова предаваться фантазиям о том, как он нагнет везде постоянно всплывающего Уолкера.