Пилоты устали. Им полагался отпуск. Но картель требовал перевозок, и мы не могли возражать. Наше место бы заняли, сократили. Возможно, что наше место стало бы кладбищем. Наркодиллеры говорили, что выйти из бизнеса можно только в тюрьму и в яму. Но мы не хотели уходить из бизнеса, пилотам нужен был только отпуск.
Они стали летать халатно. Машины грузили под потолок, шли чужим эшелоном. Начали пить. В конце концов таможня их засекла и в воздух подняли F-16. Кокаиновый бизнес разъедал побережье Юга, торговцы на улицах устраивали разборки. Об этом писали газеты, спорили в
Вашингтоне. В дело вмешалась армия США.
В этот раз пилоты смогли уйти. Часть мешков они сбросили над
Диснейлендом, остальное выкинули в залив. Когда самолет наконец-то сел, предъявить уже было нечего. Его обыскали до винтика и просто выписали штраф за нарушение правил полета, но это было бы полбеды.
Оставалось еще доказать картелю, что груз пропал, а не был украден нами. Я раздобыл газеты, написавшие о “сюрпризе в парке аттракционов”, и сделал копию пограничной сводки, в которой говорилось о самолете. Все это я переправил Хорхе. Через двое суток он позвонил.
– Здравствуй, компадре.
– Здравствуй, Хорхе.
– Что случилось?
– В каком смысле – что случилось? Я сказал, что нам не нужно лететь, но ты сказал – летите, так надо, и вот оно и произошло.
– Ты прав, компадре, мне некого в этом винить, кроме себя.
– Человек, который привез газеты, расскажет тебе подробности. А еще власти забрали у Микки его игрушку, этот джетик, который он так любил.
– Нужно обратно переключаться на наши старые самолеты – которые летают низко и медленно, – сказал Хорхе.
– Да. Но новости не только плохие. Помимо всего прочего мы узнали одну очень важную вещь.
– Какую именно?
– Кока плавает, – сказал я и по-настоящему рассмеялся.
Хорхе думал, а я молчал. Потом он сказал: “Прилетай сюда. Нужно поговорить с Хосе” – и, не прощаясь, повесил трубку. Так я впервые услышал о Хосе Ривере.
Глава 1
Его превосходительство Хьюго (Скинни) Мартинес – колумбийская полиция – чистил ногти дедовским клинком, носил рубашку с перламутровыми запонками и улыбался одним клыком. Он был поклонником женской рифмы, узнавал время по колокольне, и я перевел его прозвище не буквально, но очень точно – он был Кощей.
В памяти Хьюго хранил несметные сокровища полицейского, жемчужины сыскаря – нет полнее досье в Колумбии, чем мятый ворох его заметок.
Как фокусник из дешевой метафоры, он вытаскивал данные, сплетни, факты, но главного – никогда. Так устроены были Хьюговы кладовые, ибо главным его сокровищем, как положено у кощеев, стала смерть – ни достать, ни бросить: к моменту нашей последней встречи Мартинес был главным в мире специалистом по Эскобару.
Он знал его голос, походку, почерк. Любимые блюда, одежду, песни. Он точно знал, как тот смотрит новости, пьет текилу и спит с женой. Он мог, прищурившись, посмотреть на мир через питоньи щелочки Эскобара, его речь обеднела до северных предместий Боготы и округлилась, как принято в Медельине. Он казался вывернутым наизнанку, нервные кишки давно наружу, а внутри без света и сна томится скрюченный Пабло
Гарсия Норьега де Эскобар. Пабло был толстым, а Хьюго – узким, Пабло чаще любил малышек, Мартинес скорее дородных теток. Они оба были: как след подошвы и сама подошва с песком прилипшим. Хьюго очень боялся встретиться с Эскобаром.
Собственно, это и стало причиной нашей встречи. Я был падок на такие пары. Разлученный с братом к тому моменту почти двадцать лет, я с пытливостью энтомолога вглядывался в подобных “близнецов поневоле”, вынося их на свет боевых историй – покрутиться, сдунуть-стряхнуть пыльцу, обжигая лампой усы и лапки, я расписывал их привычки, пока смерть-булавка не приходила и на выбор – слепой обычно – не сводила их к единице.
В жарком воздухе Боготы – в этой повести мало снега, нет метели, мороза, вьюги, лишь пустыни, моря, барханы, бесконечные, как дорога, как эпитеты эпитафий, – я отчетливо слышал свист занесенной иглы над ними, оставалось гадать на жертву, я неспешно придвинул чашку, всю в разводах кофейной гущи.
Неделю назад был убит кандидат Галан, что не так волновало сейчас
Кощея, как приглушенная общим трауром смерть Вольдемара Франклина -
Пабло застрелил его в тот же день, ближе к вечеру.
Полицейский Франклин еще недавно ездил гоголем на “Чероки”, и его смурные ребята всюду хвастались задержанием эскобаровой семьи.
Ожидая стряпчих и протоколов, Мария-Виктория Эскобар попросила прислать молока для дочки, Франклин радостно отказал. Он не дал девочке молока, вот за это и поплатился. Теперь его кровь должна была смыть гектары леса, полей и склонов, сотни жизни простых сикайрос, пронестись селевым потоком, перемешанным с кокаином, – вот оно, слово, и прозвучало, вот оно, слово основ! – и после в белой блузе на красном фоне должен был появиться Пабло, словно клоун в чужом манеже, озирающийся нелепо в ярком свете армейских фар, – и великий фокусник Хью Мартинес запихнет его в свой цилиндр.