Читаем Близнецы на вкус и ощупь (СИ) полностью

Губы подруги стремятся наверх и ловят его, напряжённые, словно под током, чуть солёные. Она впервые целует именно Джорджа, а не его выдуманный образ классического мачо, по правде, гораздо более канонический и пресный, чем сам младший Уизли. По загривку пробегает холодок, и хотелось бы винить мрамор и конденсат, хотелось бы, да не хочется…

— Кто ты, Сири?

— Не сегодня, Джи. Я хочу последний раз… вдруг он последний. — Из-под футболки выпадает развязанный лиф, потерявший последний узел.

Блондинка отстраняется и направляется к ступеням, уходящим в прозрачную воду с голубым дном. Падают на кафель шорты с потёртостями, сняты одна за одной кеды. Ножки оживляют зеркало воды, погружаясь ниже с каждой очередной ступенью.

Меткий взгляд назад одним глазом через худенькое плечо цепляет Джорджа, словно рыболовный крючок, и, разуваясь на ходу, парень снимает брюки и рубашку, на последнем метре скидывает носки и погружается в негу тёплой, пробежавшей рябью от вхождения в неё Сири, воды. Его руки обхватывают её ягодицы, которые он торопливо оголяет, отодвигая трусики купальника с двух сторон к центру тела. Легко забрасывает ноги девушки за собственные бёдра, и их тела соприкасаются, рождая небольшую расходящуюся вовне волну.

— Кто тебя выдумал, Джордж? — произносит Сири тихо, лаская разморённым взглядом его широкие блестящие от воды ключицы и трапециевидную мышцу мощной шеи, на которой обосновалась одинокая тёмная родинка. Прилипшая к груди футболка фигурно очерчивает форму её затвердевших сосков, ведь в самом низу у купальника напряжение подсказывает, что он уже готов. Футболка чуть вздымается от водных вибраций, и твёрдый пресс гриффиндорского льва касается её животика.

Кончики светлых волос плавают на поверхности воды, а вот Сири уже утопает в таких же зелёных, как драгоценные камни этой комнаты, глазах впервые раскрытого перед ней близнеца. Это действительно он, и упругое тело чемпиона по квиддичу так близко, что видно, как пульсирует артерия за его ухом, пока фигурно вылепленные спортивные руки уверенно сжимаются на её ягодицах, вдавливая под пальцы нежную кожу. Его она хочет внутри себя, без остатка, без стыда и совести.

Горячий ловкий язык врывается в её рот, и всё нутро обжигает необузданным огнём, хочется простонать во все лёгкие, но она выпускает лишь короткое «М-мм!». Даже под водой это тело тёплое. Он — дракон, не иначе. Импульсивность, идеально заточенная в кузницах страсти, так бездарно запертая судьбой. Где же ты был…

Он задыхается, переключаясь на пальцы, сползшие с его шеи, вкушает их один за другим, ощущая языком уникальный рисунок подушечек. Целует в сгиб локтя, в кость плеча, обхватывает мочку. «Ты не уйдёшь отсюда одна», — трепещет внутри желание никогда больше не покидать её в неизвестности.

— Ты не уйдёшь отсюда, пока я не отпущу, — шепчет Уизли в ухо уже вслух, и дрожь возбуждения заставляет низ живота девушки спазматически сжаться.

До сих пор никто никого не касался ниже пояса, но электричество пары вот-вот превратит бассейн, полный воды, в смертельно опасный резервуар.

Сири, как вторая кожа, прилегает к его груди, слизывая с неё круглые капли воды по сантиметру, а гениталии, плотно прижатые друг к другу под водой, разделяют лишь два отрезка ткани. Они ведь уже делали это, почему именно сегодня она вибрирует внутри от мысли о проникновении?

Джордж не хочет спешить, его новые чувства так сладки, что сами практически — секс. Радужные сполохи мелькают за закрытыми глазами, она пьёт его радиацию сквозь поры, как нектар, невероятная, космическая девочка.

Искусанные губы Сири не могут заставить себя оторваться от полотна бликующей груди, ищут повод переместиться, лишь бы не отделяться насовсем. Но Джордж сдаётся первым, желая вложить бьющую через край энергию в наслаждение волшебницы.

Дойдя до открытого участка, он ссаживает Сири на край бассейна, быстрым движением спуская с неё трусики купальника и однократно касается губами внутренней чувствительной стороны правого бедра. Ноги девушки частично в воде, он разводит руками колени, и рыжая голова, минуя расстояние, припадает к набухшим губам, зарываясь глубоко языком в сладкое и скользкое. Сегодня он немного Фред — чужие стоны ласкают уши сильнее, чем отвлекает собственный нетерпеливый стояк.

Вокруг коленей по полукругу, к животу, к которому прилипла мокрая футболка, под неё ползком двигаются руки парня, он не позволяет Сири расслабить позвоночник ни на секунду, напористо, но нежно исследуя её лоно то кончиком, то всей поверхностью гибкого языка, иногда подключая губы, практически впиваясь в набухшие ткани. Она мокрая, как русалка, и терпкая, как утренний эспрессо, который они теперь обязательно должны испить вместе по утру.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство