Читаем Близнецы на вкус и ощупь (СИ) полностью

Вид его рыжей макушки меж собственных ног дополняет горячую волну, что и без того идёт от клитора, ласкаемого так опытно. Джордж то прикрывает в наслаждении глаза, то смотрит прямо в зрачки из-под опущенных бровей, наращивая ненадолго темп в самый правильный момент. Никогда ещё не была способна Сири кончить так быстро, и ей приходится полностью лечь, уставившись в фигурный потолок, чтобы оттянуть момент волшебного взрыва.

Ты — мальчик-фейерверк. Никогда не соглашайся на меньшее.

В отказ, в отрицание, в зажмуренные глаза, ничего не помогает, потому что ничего не способно отсрочить беспамятство захлёстывающего, как цунами, оргазма в его руках, губах меж коленей. Так мощно, что до слёз, и кислород прекращает поступать в кровь, потому что дыхание остановилось. Её пальцы тянут рыжие пряди, царапают гладкий кафель по краям. Швырни меня в вечность, Джордж.

Твёрдый ствол проникает внутрь ещё до того, как ослабли последние пульсации, и сладкая пытка заходит на второй круг.

— Я не выдержу! — пищит Сири на издыхании. Джордж наваливается на неё, погружаясь уверенно на всю длину, отдавая себя со всей искренностью, которой он и не подозревал, что обладает.

—Ты выдержишь всё, пока я здесь, — низкий тембр, нехарактерный для Фреда, лишь для Джорджа, резонирует в ушах, пуская ударную волну мурашек от уха во всех направлениях, Сири сцепляет ноги за его бёдрами, вторя движениям, и словно тлеет нежная девичья кожа там, где он её касается.

Руки сжимают холмики груди сначала плавно, потом сильнее — на чувствительных кончиках — и тянут. Джордж вышиб из неё всё, что только могло встать на их пути. И больше невозможно называть её Сири, какая ты Сири? У тебя есть имя, настоящее, и я буду шептать его в твои уши ещё сотни раз, назови мне его, назови…

Девушка вскидывается в повторном оргазме, сжимаясь так сильно, что кафель оставляет синяки на её лопатках и бёдрах. Словно подбитая птица, стонет она под тяжёлым мускулистым телом Уизли в его приоткрытые губы, сгорая в огне его души, том самом, который виден только ей.

Джордж видит её лицо, и готов забыть его навсегда. В следующий раз это будет её настоящее лицо, он клянётся, что не будет скучать по «Сири». Придавливая её все ниже к плитке, он отпускает все страхи, все тормоза и открывает себя с чистого листа. Он имеет право на доверие, он чист и солнечен, и прощён. Рыча, словно зверь, он финиширует, заставляя кристаллы на канделябре дрожать. Я жив. Я здесь. Я вернулся.

***

— Ш-ш-ш, — приложила палец к тонким губам тайная гриффиндорка, — завтра, я обещаю.

— Но!

— Прошу, — кристаллики глаз дрожали в немом извинении, когда Сири отняла палец от губ Джорджа и нагнулась, чтобы зашнуровать кеды. — Пожалуйста, не следи за мной. Сегодня я переночую у подруги из другого факультета, я её предупредила.

Джордж был раздосадован. Вот так вот снова отпустить её, когда всё, чего он хочет, — это говорить до утра, положив её настоящую голову с не-знаю-какими волосами на плечо в профессорском кресле забытого быть запертым на ночь кабинета чар.

— Ты не обманешь меня? — прозвучал искренний вопрос, когда они стояли на пороге снова потухшей купальни, запирающейся на волшебные замки, пока они разговаривали.

— Ни за что, я клянусь, — Сири нужно было встать на цыпочки, чтобы дотянуться последний раз на сегодня до его губ, и она поднялась на доступное ей расстояние, предоставив возможность Уизли покрыть остаток наклоном.

Печальный, он шёл без особой опаски назад, не зажигая Люмос. Благодаря неоднократным ночным вылазкам и Карте мародёров ему был известен каждый поворот за пределами башни старост. Шероховатый камень стен под пальцами левой руки иногда предсказуемо пропадал, обозначая дверной проём, иногда превращаясь в дерево какой-нибудь картинной рамы. Казалось, замок сегодня решил Джорджа поберечь, увлекая аккуратно мимо глаз миссис Норрис в ходы и арки, приближая уютную гостиную факультета, где всегда горел огонь, и где она, Сири, сегодня не появится.

Волосы всё ещё были влажны и щекотали шею, когда Джордж нырнул в туннель за портретом Полной Дамы. Пустая гостиная безмолвствовала. Близнец практически без сил упал в кресло, откинувшись на подголовник, и досада от того, что и сегодня ему придётся засыпать в неведении, не позволяла отключиться прямо здесь. Неподалёку в камине, с которого сколдовали тепло по случаю жаркой погоды, потрескивая, прогорали щепки.

«Разве это справедливо? Малышка… Пока ты боишься, я и сам не могу прийти в себя». Её вкус всё ещё оставался на губах, он слизывал по сантиметру, падая в собственноручно расставленный капкан из сегодняшних воспоминаний.

Через несколько минут Джордж, осознав, что витание в омуте прошедшего лишь разжигает чувство несправедливости, встал и вяло направился в спальню в надежде, что темнота и тишина сыграют свою роль, а завтра, с обещанной ему ослепительной информацией, настанет быстрее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство