Близнецы святого Николая. Повести и рассказы об Италии

«Новые боги! – горестно задумался великий муж. – Новые боги и сейчас же старых долой с пьедестала и вдребезги! Ото всех я ожидал этого, но никак не от Ладзаро… Верно, в самом деле Моини чем – нибудь напоминает меня – не может быть иначе. С чего бы его постоянно сравнивали со мною. Однако, должно быть, и зритель теперь изменился… Ценит искренность, простоту, скромность. В мое время он другим был… Что это? Уж не евангельское ли: последние будут первыми. Нет, нам приходилось постоянно доказывать свое превосходство над толпою. Неужели другой народ пошел? Бывало, вы – чудо. Вас разглядывают в бинокли. Умей быть красив, но берегись искренности. Ее не прощали. Никому не было дела до твоего сердца. Публика не хотела, чтобы ты походил на каждого. Если у тебя оказывались те же чувства и мысли, что и у нее, она перевертывала бинокль, и ты уже являлся ей жалким лилипутом. Поневоле мы привыкали к картинности, величавости. Нам предстояла трудная задача. Мы могли быть в обществе или царем или забавой. Сумей сделаться первым, чтобы не опуститься до второй… И короноваться мы должны были сами… Равенства не оказывалось вовсе. В этом, что ли демократизация великих артистов, не понимаю? Матильда Серао обвинила нас даже в некотором шарлатанстве. Да ведь сначала никто не бывает шарлатаном. Такими нас делала зала, возводя часто своих любимцев на несоответствующие пьедесталы. Ей нужны были идолы, и если они ее не обманывали, она их разбивала и ставила себе новые. Всех чудес Моисея оказалось недостаточно: толпа, площадь все – таки воздвигла себе тельца. Ей истуканы более по плечу, чем божество… Искренность, свобода ошибаться! Мы что – то не слышали об этом. Мы не могли играть сегодня так, а завтра иначе. Значит из двух раз, из двух тонов один был неверный? Поневоле отливались в одну и ту же форму… Нервов бы не хватило на другое.

Бывало и так, что взял не настоящий тон – держись его. Молодым богам толпа прощала уверенность в успехе, гордо поднятую голову, даже презрение к ней… Но, усомнившись в самих себе или постарев, мы должны были за это расплачиваться ужасно, и та же толпа, как Шейлок[71], брала с нас жидовские проценты».

XXXIII

Он сам не сознался бы, но этот внезапно вынырнувший соперник мучил его чем дальше, тем больше.

В самом появлении Моини было что – то странное. Обыкновенно случается так: перед бесспорным, настоящим и крупным успехом о молодом артисте начинают говорить, писать. Отмечают, что он подает надежды, делают ему указания, и имя, мало – помалу, растет. A тут вдруг явилась готовая слава и при этом все в один голос упоминают, что артист до сих пор нигде не выступал. Ведь это только Афина Паллада явилась из головы Зевса во всеоружии… Так – то мифология! A тут действительность сыграла штуку куда удивительнее. Ведь если он на сцене как дома, так где – нибудь же он привыкал к ней?

В Москве Брешиани справился у своих: быть не может, чтобы театральные журналы уже не напечатали портрета восходящего светила. Ведь Моини, по его мнению, из молодых да ранних. Едва ли он пропустит такой случай – еще плюс прибавить к блистательной рекламе. Нет – нигде о нем ни черточки. Видимое дело, он и не подписался на эти продажные листки, иначе они трубили бы о нем во всю мочь. Только одна «Scena Illustrata» (все – таки почестнее других) сообщила читателям, что, несмотря ни на какие усилия, она до сих пор не могла достать фотографии Моини… «Оригинальничает, верно! – объяснял по – своему Брешиани. – И умно оригинальничает. В нашей Италии, сбитой с толку рекламами, если и удастся выдаться, так пренебрежением к рекламе. С одной стороны крупный успех, с другой – изумительная скромность, которою менее всего отличается наша братия. Как не кричать о таком выродке!»

В одном журнале он нашел даже целый ряд сплетен о новом трагике. Он – де высокого происхождения и аристократическая семья, к которой он принадлежит, только с тем условием согласилась на его дебют, чтобы никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах имя его не было объявлено ни в афише, ни в печати.

Еще через две – три недели этот Моини сделался кошмаром для Карло Брешиани. В самом деле, уже не одни неаполитанцы сравнивали с ним молодого артиста, в римских газетах начали появляться те же параллели, причем преимущество отдавалось дебютанту. Оттуда это проскользнуло в Милан. Из Милана в немецкие издания, и московский импрессарио, ничтоже сумняшеся, с счастливой улыбкой объявил Брешиани, что на следующий год он непременно покажет русской публике Моини.

Таким образом «великий старик» еще не видал его, а уже тот становился ему поперек дороги. Миланцы тоже писали у себя: «Пора нам освежить театр новыми силами. Нельзя же вечно преподносить одно и то же блюдо. Положим, Брешиани гениальный артист, но ведь и от гениального артиста надо отдохнуть». И трагик бесновался, срывая раздражение на неповинном секретаре, который только таращил громадные черные глазища, ничего не понимая.