Близость

– Мне всего семь недель сидеть осталось, – пояснила она. – А начни я выставлять требования, мне, не ровен час, продлят срок.

– Так требования-то выставлю я, а не вы, – возразила я, но тут же ощутила укол постыдного страха: если я вмешаюсь в дело, мисс Хэксби получит предлог вообще запретить мне общение с арестантками…

– Даже не думайте, мисс! – встревожилась Пауэр. – Право слово, не надо.

Она сказала, что на прогулке видела десятка два таких же хворых женщин; и если изменить правила для нее, придется ведь и для всех менять.

– А зачем начальству это нужно? – Она похлопала себя по груди и попыталась подмигнуть. – У меня вон фланелька имеется, слава богу.

Когда миссис Джелф меня выпускала, я спросила, действительно ли в лазарете нет кровати для Пауэр. Она ответила, что пробовала поговорить с врачом, но он прямо заявил, что лучше знает, как поступать. И он называет Пауэр не иначе как «эта сводня».

– Мисс Ридли могла бы на него повлиять, – продолжала надзирательница, – но у нее очень строгие взгляды в вопросах обращения с преступниками. А я все-таки подчиняюсь ей, а не… – она отвела глаза, – не Эллен Пауэр или любым другим арестанткам.

Да, подумала я, ты такая же жертва Миллбанка, как и все они.

Потом миссис Джелф отвела меня к Селине, и я забыла об Эллен Пауэр. Я стояла перед решеткой ее камеры и не замечала, что меня бьет дрожь, пока миссис Джелф не сказала: «Да вы, я смотрю, совсем замерзли, мисс!» Наверное, до той минуты я была вся заледенелая, окоченелая, а теперь от взгляда Селины начала оттаивать, возвращаясь к жизни, и это было чудесно, хотя и мучительно больно. Внезапно я поняла, что не видеться с ней было глупо – что за время нашей разлуки чувства мои нисколько не притупились, а, напротив, обострились до чрезвычайности.

– Простите меня, – робко проговорила Селина.

Я спросила, за что она извиняется. Видимо, за цветы, ответила она. Ей просто хотелось меня порадовать, но, когда я перестала приходить, она вспомнила мои слова, что цветы меня напугали, и решила, что я ее наказываю.

– Ах, Селина, как вы могли подумать такое? Я не приходила потому только… потому что боялась…

Боялась собственных чувств, могла бы я сказать. Но не сказала. Ибо перед моими глазами вновь возникло отвратительное видение старой девы, жадно хватающей косу отрезанных волос…

Я лишь взяла руку Селины, буквально на секунду, а потом отпустила.

– Ничего я не боялась, – пробормотала я и отвернулась. – Просто у меня очень много дел по дому теперь, когда Присцилла вышла замуж.

Вот так мы и разговаривали – Селина держалась робко и настороженно; а я в своем душевном смятении боялась приблизиться к ней, боялась даже в глаза посмотреть. Спустя несколько времени послышались шаги, и у решетки появилась миссис Джелф еще с какой-то матроной. Последнюю я опознала не сразу, а только когда увидела у нее наплечную кожаную сумку: мисс Брюер, секретарь капеллана и тюремный почтальон. Она значительно улыбалась мне и Селине с видом человека, прячущего за спиной подарок. Я подумала… я тотчас поняла! и Селина, думаю, поняла тоже!.. – я подумала: у нее какой-то сюрприз для нас, и наверняка неприятный.

Мне слышно, как Вайгерс вздыхает и ворочается в кресле за дверью. Стараюсь не выдать себя ни звуком, иначе она войдет, заберет у меня тетрадь и уложит спать. Но как я могу спать, зная то, что знаю?

Мисс Брюер вошла в камеру. Миссис Джелф затворила решетку, но запирать не стала. Я услышала, как она проходит немного дальше по коридору и останавливается – наверное, заглядывает к другой арестантке.

– Рада, что застала вас здесь, – сказала мне мисс Брюер. – У меня для Доус новость, которую, полагаю, и вам будет приятно узнать.

Селина взялась за горло.

– Какая новость? – спросила она, и мисс Брюер зарумянилась от удовольствия, что именно ей выпала столь приятная задача.

– Вас переводят! – сообщила она. – Вас переводят в Фулэм, через три дня!

– Переводят? – переспросила Селина. – В Фулэм?

Мисс Брюер кивнула. Пришел приказ о переводе всех арестанток «звездочного» разряда. Мисс Хэксби распорядилась немедленно известить женщин.

– Вы только подумайте! – снова обратилась она ко мне. – В Фулэмской тюрьме порядки не в пример мягче: заключенные там работают все вместе, им даже разговаривать разрешается. И кормят там получше. Представляете, вместо чая дают горячий шоколад! Ну, Доус, как вам такая новость?

Селина не ответила. Она словно оцепенела, по-прежнему держась за горло, и только глаза чуть двигались туда-сюда, как у куклы. У меня же от слов мисс Брюер невыразимо мучительно сжалось сердце, но я понимала, что должна заговорить, дабы не обнаружить свои чувства.

– В Фулэм, Селина… – наконец вымолвила я, думая в отчаянии: но как же, как я буду навещать тебя там?

Мой голос, мое лицо, должно быть, все-таки меня выдали. Во взгляде матроны отразилось недоумение.

Теперь заговорила Селина:

– Я отказываюсь. Я останусь в Миллбанке.

Мисс Брюер посмотрела на меня, потом на нее:

– Что значит «отказываюсь»? Верно, вы не поняли. Перевод в Фулэм – это вовсе не наказание.

– Я не хочу покидать Миллбанк, – сказала Селина.