Оба красавцы. И Шапошников, и Кирпонос. Сначала Кирпонос выходит на Ставку с предложением, поддержанным С. М. Буденным, об общем отводе войск, но когда Шапошников намекает на паникерские настроения, тут же отказывается от этого предложения и заявляет, что хотел всего лишь снять часть войск с КиУРа. Отводить войска от укрепрайона рискованно, можно Киев потерять, поэтому Генштаб предлагает снять дивизии с другого направления. Фронту достаточных сил, кроме как у Киева, взять негде, те дивизии, которые предложил перенаправить от 26-ой армии Шапошников, проблему не решат, поэтому фронт будет выполнять указания Генштаба. Кирпонос умыл руки. Но если фронт сам отказался от своего же предложения об общем отходе, согласившись с тем, что это преждевременно, то тогда нельзя снимать войск и с КиУРа. Шапошников тоже руки умыл. Красавцы!
Помните, как посланный к генералу Дмитрию Павлову Шапошников доехал до Могилева, увидел, что там творится и тут же очень тяжело заболел. Но как только он узнал, что в Могилев прибыл Ворошилов — сразу, моментально, выздоровел. Со здоровьем у Бориса Михайловича, конечно, было неважно, об этом все знали. Зато своим нездоровьем можно пользоваться в ситуациях, когда необходимо брать на себя ответственность. Как только необходимо — их бин больной. И никто не заподозрит, что ты симулянт, все знают, что у тебя туберкулез. А когда появляется Ворошилов, который сам на себя берет всю ответственность, то можно и выздороветь.
Был такой царский генерал Игнатьев, военный атташе в Париже, который потом перешел на службу Советской власти. Он написал мемуары «Сорок лет в строю». Военные шутили: «Сорок лет в строю — ни разу в бою». При всем нашем уважении к Борису Михайловичу Шапошникову, как к штабисту, у него тоже — 40 лет в строю и ни разу в бою…
Судя по тому, как отреагировал Семен Михайлович на известие от Кирпоноса о результатах разговора с Шапошниковым, Кирпонос постеснялся своему командующему сообщить о собственном отказе от плана общего отхода. Поэтому Буденный направил в адрес Сталина такую телеграмму: