Блок 11. Выхода нет

Лежащий на сложенных вдвое одеялах Ян начал исступленно кашлять. Его тело представляло собой кучу костей, обтянутых хрупкой сухой кожей, оно содрогалось так сильно, как будто внутри него происходили один за другим маленькие взрывы. Остальным девяти заключенным не хотелось на старика даже смотреть: его приближающаяся смерть наводила их на мрачные мысли.

Ян все еще кашлял, когда дверь вдруг резко распахнулась и в барак зашел тот же обершарфюрер, который привел их сюда и который разорвал листки бумаги на мелкие клочки. На этот раз, однако, вид у него был не таким нахальным, как раньше. Он, похоже, спешил.

— Aufstehen![49]

Все заключенные повернулись лицом к эсэсовцу, а те из них, кто сидел или лежал, тут же вскочили на ноги — все, кроме старого Яна, все еще раздираемого кашлем. Они испуганно уставились на эсэсовца. «Что случилось? — лихорадочно размышлял каждый из них. — Комендант передумал и решил расстрелять всех десятерых? А может, все–таки удалось поймать беглецов?»

Эсэсовец, догадываясь о том, что сейчас творится на душе у этих десятерых, со злорадством выдержал долгую паузу. Затем он достал из кармана своей униформы лист бумаги и развернул его в тусклом свете лампочки.

— 190826… 116125… Сделать шаг вперед!

На лице худосочного юноши появилось выражение ужаса. Аристарх же спокойно сделал шаг вперед.

Обершарфюрер нетерпеливо посмотрел на них.

— Выходите наружу! Los!

Пара заключенных поплелась к двери. Времени на прощание не было. Аристарх всего лишь украдкой бросил взгляд в сторону Моше. Вскоре дверь затворилась, и восемь оставшихся в бараке человек молча задавали себе вопрос, какой же будет их судьба.

— Что случилось, папа? Что это ты делаешь?

Феликс удивленно смотрел на своего отца: тот взял с шахматной доски две черные пешки и взвешивал их на своей руке, о чем–то размышляя.

— О чем ты думаешь, папа?

— Я не совсем правильно задумал эту партию. Слишком много пешек. Мне хотелось бы, чтобы она была более… сложной. Да, более сложной.

Брайтнер положил две пешки, которые он держал в руке, на письменный стол и, открыв коробку, где лежали другие фигуры, выбрал две и, внимательно проанализировав ситуацию на доске, неторопливо поставил их на клетки.

— Ты дал мне ладью и королеву… Ты уверен, что правильно поступил, папа?

Брайтнер отступил на шаг и, оценив, словно полководец, общее распределение сил на поле боя, удовлетворенно улыбнулся.

— Да. Думаю, что да. Это будет весьма занимательная партия.

7 часов вечера

— Куда их увели? — Иржи ходил взад–вперед перед дверью, будучи не в силах подавить охватившее его волнение. — Обратно в барак? Или в бункер? Или…

— …или их повели на расстрел? — договорил вместо него Моше. — Во–первых, мы этого не знаем. Во–вторых, мы не слышали звуков выстрелов. В–третьих, мы сами все еще здесь. Наше положение, как мне кажется, ничуть не изменилось. Поэтому нет смысла выдвигать какие–либо предположения.

— Вы слышите, друзья? Среди нас появился новый пророк! — провозгласил насмешливым тоном Элиас.

Берковиц тоже начал волноваться.

— Почему они выбрали именно их? Кто–нибудь из вас знаком с тем юношей?

Все остальные отрицательно покачали головой.

— Он появился у нас всего несколько дней назад, — сказал Яцек. — Мне кажется, он словак или что–то вроде того. Он не из тех, кто много болтает. Еще совсем молодой, ему лет восемнадцать или девятнадцать.

— А Аристарх? — спросил Иржи. — Он уже старик. Его здесь, в лагере, все уважали, даже эсэсовцы. Он большой трудяга.

— Наверное, поэтому они захотели его спасти, — сказал, пожимая плечами, Яцек.

— И этого юношу тоже? — спросил Берковиц. — Его–то за что?

— Возможно, их выгородил какой–нибудь Prominent… — предположил Иржи.

— А может, они были доносчиками, — сердито пробурчал Отто. — Этот парень ни с кем не разговаривал. Мы даже не знаем, как его зовут. Вам это не кажется странным?

— В последние несколько дней из Словакии никого не привозили. Разве не так, Яцек?

Яцек кивнул.

Отто недовольно поморщился:

— Иржи, ты, можно сказать, спрашиваешь у хромоногого, если ли тут хромые. Что, не понял? Яцек очень сильно заинтересован в том, чтобы мы думали, что тот парень — доносчик. Тогда наши подозрения уже не падут на него, Яцека.

— Заткнись! — рявкнул на «красного треугольника» Алексей.

— А если я не заткнусь, то что ты сделаешь? Походатайствуешь, чтобы Lagerältester[50] приказал отдубасить меня палками?

Алексей лишь сердито буравил Отто взглядом, не зная, что сказать. Обычно его ответом были бешеные удары. Сейчас же ситуация кардинально изменилась. Если бы он набросился на Отто (который и в одиночку оказал бы ему вполне достойный отпор), другие заключенные могли решить вступить в схватку на стороне «красного треугольника». Правда, этого не сделал бы ни Иржи, ни Ян, ни тем более Элиас. А вот Берковиц и Моше вполне могли вмешаться.

— А вы подумайте своей головой, — сказал Яцек. — Если бы мы с Алексеем были доносчиками, разве мы оказались бы здесь, в этом бараке?

— Так, может, эсэсовцы решили, что если они подержат вас вместе с нами, то смогут выведать что–нибудь еще…