Блок 11. Выхода нет

— А кто не позволит мне? Вас не так уж и много, а у меня есть нож.

— Ты сам себе не позволишь. Ты не настолько глуп. Более того, я уверен, что в глубине души ты, Яцек, не такой уж и плохой человек. Скажи правду: тебе ведь тоже хотелось бы, чтобы немцы остались с носом? Ты ведь с удовольствием над ними посмеялся бы, да? Тебе, можно сказать, предоставляется возможность забить им гол. Неужели ты ее упустишь?

— Может, ты и прав, — ответил Яцек. — Но я все равно не могу быть с вами заодно. Я вам уже рассказывал про своего брата. Мне необходимо выжить — выжить ради него.

— Даже если ради этого придется пожертвовать всеми нами?

Староста блока ничего не ответил. Стало очень тихо.

Затем вдруг заговорил Иржи. На этот раз он говорил своим нормальным голосом — низким и грудным. При этом он часто делал паузы, чтобы перевести дух.

— У тебя уже больше нет брата, Яцек.

Капо резко повернулся к Иржи и посмотрел на него одновременно и недоверчивым, и гневным взглядом.

— Что ты сказал?

— У тебя больше нет брата, Яцек. Мне жаль, что приходится тебе об этом сообщать.

Иржи настолько ослаб, что ему было трудно даже говорить.

Капо подошел к нему, присел рядом на корточки и приставил к его спине нож.

— Что–что ты сказал? Ты не можешь об этом ничего знать…

— Я знаю кое–что такое, чего не знаешь ты. Мне жаль, что приходится тебе об этом говорить. Мне не хотелось тебе ничего рассказывать, но…

Яцек смотрел на Иржи с недоверчивым и испуганным видом.

— Я вам уже рассказывал, что мне иногда доводилось ложиться в постель с офицерами вермахта, СС, РСХА…[84]

Иржи сделал паузу, чтобы восстановить дыхание, а затем продолжил свой рассказ:

— Их много приходило в то заведение, в котором я работал… Они пили больше, чем следовало бы, и потом у них развязывался язык. Они, лежа в кровати, все время о чем–то рассказывали, рассказывали, рассказывали… Им хотелось излить душу. А я их слушал. Они становились абсолютно беззащитными. Они на время забывали и о своем мундире, и о своем Гитлере…

— Мне это не интересно. Это все пустая болтовня.

— Послушай меня, Яцек. Незадолго до того, как меня арестовали, я провел время в компании с оберштурмфюрером — светловолосым, белокожим, очень симпатичным… Красивый такой блондинчик! — Иржи прошиб пот. Он придавил ладонями бок, чтобы как–то ослабить мучающую его боль. — Он тогда только вернулся с облавы и стал мне подробно о ней рассказывать. Он рассказывал, как они хватали людей, где они их хватали, как они их… Я тогда сдуру считал, что это может произойти с кем угодно, но только не со мной, думал, что я — в безопасности… Было видно, что он испытывает душевные страдания. Он ненавидел себя за то, что ему приходится все это делать, однако у него не хватало мужества не подчиниться приказу. Это у немцев общенациональный недостаток — у них у всех никогда не хватает мужества не подчиниться приказу…

— Давай рассказывай быстрее, педик. Посмотрим, что ты сейчас приврешь.

— Блондинчик рассказал, что в тот вечер они ворвались в жилище знаменитого футболиста, арестованного за незаконную торговлю…

Яцек с размаху дал Иржи пощечину:

— Заткнись, мерзкий еврей!

Иржи тыльной стороной ладони отер кровь, потекшую тоненькой струйкой на подбородок из разбитой губы.

— Если хочешь, я замолчу, но мне кажется, что ты все–таки предпочтешь меня выслушать… Итак, блондинчик рассказал, что они вошли в квартиру футболиста. Один из соседей сообщил в полицию, что оттуда доносятся какие–то подозрительные звуки… Эсэсовцы взломали дверь и обнаружили в ней парня, который неподвижно сидел на стуле. У него не было одной руки и одной ноги…

Яцек побледнел.

— В шкафу прятался поляк из Армии крайовой. Он попытался выскочить в окно, и эсэсовцы, долго не раздумывая, открыли по нему огонь. Они пристрелили сначала его, а затем и искалеченного парня… Когда блондинчик мне об этом рассказывал, он едва не заплакал… Хладнокровно стрелять в юношу без руки и ноги, прикованного своими увечьями к стулу — это, наверное, было нелегко. Немец сказал мне, что этот парень до самой последней секунды с вызывающим видом смотрел ему прямо в лицо. Он не испытывал ни малейшего страха, и это очень сильно удивило эсэсовцев. Он не мог себя защитить, но тем не менее не испытывал ни малейшего страха…

— Замолчи, мерзкий еврей…

Яцек замахнулся на Иржи ножом. У Моше уже мелькнула мысль, что «розовый треугольник» станет четвертой жертвой за ночь, однако Яцек, так и не нанеся удар, выронил нож и горько заплакал.

— Если бы Брайтнер увидел нас сейчас, он, наверное, после этого уже не был бы таким самоуверенным… — сказал Моше.

Капо встал на ноги и, вытерев слезы рукавом куртки, отошел к стене. Там он сел на пол, обхватил голову руками и уставился взглядом в пол. Несколько секунд спустя он снова встал и принялся нервно ходить взад–вперед.

— Ну что, — обратился к остальным заключенным Моше, — пора начинать готовить наше барбекю.

Отто повернулся к Мириам.

— А ты что об этом думаешь?

Мириам подошла к Отто и обняла его:

— Надеюсь, что тебе удастся остаться в живых, Отто.

— Надеюсь, что остаться в живых удастся и вам.