Блокада

Звягинцев хотел ответить: «Пока спокойно», но вдруг осекся: двое бойцов внесли в землянку Малинникова. Следом шел заместитель начальника штаба УРа Соколов.

— Сюда, на нары! — сказал им Звягинцев, прикрывая ладонью микрофон. — Что случилось?

— Осколком, осколком, товарищ подполковник! — не глядя на Звягинцева, ответил Соколов.

Бойцы опустили Малинникова на нары. Звягинцев увидел, что из рукава полушубка полковника выдран клок и мех покраснел от крови.

— Вы что, оглохли? Почему молчите?! — донесся из телефонной трубки недовольный голос Духанова. — Я спрашиваю: какова обстановка в двух других батальонах?

— Пока спокойно, — едва слышно ответил Звягинцев.

— У вас что, голос пропал? — раздраженно крикнул Духанов.

— Простите, товарищ «первый», — с трудом проговорил Звягинцев. — Малинников ранен.

— Принимай командование на себя, — приказал Духанов.

— Здесь находится заместитель начальника штаба УРа подполковник Соколов, — сказал Звягинцев.

— Принимай командование ты! Понял? — категорично приказал Духанов.

— Слушаюсь, товарищ «первый».

— И приказываю: стоять насмерть. Нужна будет помощь — звони.

Трубка умолкла.

Звягинцев передал ее связисту и, обращаясь к Соколову, сказал:

— Возвращайтесь на НП. Командовать УРом приказано мне. — Затем он подошел к нарам. Посмотрел в лицо Малинникова и спросил, в первый раз называя его по имени-отчеству: — Владимир Александрович… Владимир… Ты как?

— Жив, — стиснув зубы от боли, ответил комендант УРа.

— Санитаров! Быстро! И комбата один на провод!

Назвав себя, Звягинцев услышал незнакомый голос.

— Где Ефремов? — спросил Звягинцев.

— Только что ранило комбата. Докладываю: атака танков и пехоты отбита!

— Кто говорит?

— Да это я, товарищ подполковник, я, Степанушкин…

Степанушкин был замполитом первого батальона.

То страшное обстоятельство, что после ополчения ему пришлось служить в похоронной команде, собирать с ленинградских улиц трупы погибших от голода людей и хоронить их во взорванных аммоналом траншеях, зная, что возможности лично отомстить за смерть этих людей у него нет, ожесточило душу Степанушкина до крайнего предела.

Когда-то добродушный, спокойно-рассудительный человек, сегодня он был полон ненависти. Ненависть к фашистам, топтавшим советскую землю, переполняла его сердце и жаждала выхода. Он хотел одного — отомстить.

Когда батальон занял рубеж на левом берегу Невы, Степанушкин, используя каждую свободную минуту, беседовал с бойцами, стараясь подготовить их к предстоящему бою. Среди бойцов были и необстрелянные, и Степанушкин, зная, что особенно страшатся они танков, вспоминал о боях, в которых ему лично приходилось участвовать, и пересказывал эпизоды из газетных очерков об отражении танковых атак противника.

— Танк, он тоже уязвим, — убежденно говорил замполит. — Попадешь в гусеницу, и он уже ни с места.

И когда эти танки появились, Степанушкин, получив приказ делать все возможное, чтобы удержать бойцов от преждевременной стрельбы, пополз к орудийным расчетам.

— Не стрелять, не стрелять! — повторял Степанушкин. — Пусть он, сволочь, думает, что у нас нет мин, нет орудий… Не стрелять!

Он повторял это, не сводя глаз с приближающихся танков, уже видя прилепившихся к их броне немецких солдат.

Разрывы снарядов, шум танковых моторов — все слилось воедино…

«Не стрелять, не стрелять!..» — повторял Степанушкин.

Прошла минута, другая. И вдруг там, впереди, одновременно раздалось несколько взрывов.

Когда осела черно-белая пыль, Степанушкин увидел, что два танка делают судорожные рывки на перебитых гусеницах, но остальные движутся вперед.

— Орудие… прицел… бронебойным! — услышал он голос неизвестно когда очутившегося рядом комбата…

В самом конце боя капитан Ефремов получил сильное ранение.

Когда атака была отбита, Степанушкин сам перенес комбата на КП батальона. В этот момент туда и позвонил Звягинцев.

— Слушай, Степанушкин, — сказал Звягинцев, сообразив наконец, кто с ним разговаривает, — Малинников ранен. Командовать УРом приказано мне. Командиром первого батальона назначаю тебя, будь готов к отражению повторных атак.

Затем он вызвал по телефону Сучкова и Вострышева, снова спросил об обстановке и сообщил, что вступил в командование УРом.

Вошли санитары, и Звягинцев молча смотрел, как они перевязывают Малинникова. Осторожно переложив командира на носилки, санитары вынесли его из землянки. За ними вышел и Звягинцев — глотнуть морозного воздуха. Но почти следом за ним выбежал связной и тревожно сообщил:

— Комбат третьего батальона срочно просит вас на провод!

Звягинцев бросился обратно в землянку.

— Что там у тебя, Вострышев? — спросил он, схватив трубку.

— Противник перешел в наступление. Танки и пехота. Сильный огонь сосредоточил на стыке между моим батальоном и полком Борщева.

Звягинцев ощутил тревогу. Он знал, что, в отличие от раненого Ефремова, ни Вострышев, ни Сучков не были кадровыми командирами. В строй этих бывших рабочих заводов «Севкабель» и «Светлана» призвала война.

— Сколько танков? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил Звягинцев.