Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Люди все больше и больше истощаются и ползут как тени. На работе много больных. За отправку с работы на квартиру рабочего Николаева заплатили двум курьерам 200 руб. Жаловались, что измучились. Что значат теперь деньги?! Купить можно только продукты. На рынках идет все на обмен. Керосин, масло, вещи только на продукты: дуранду, хлеб, сахар, конфеты и т. д. Зарплату с 20 декабря не платят и не слышно, чтобы заплатили. Газет нет. Совсем темно. Дома ругался с Лидкой вовсю, у нее какая-то «инквизиторская» манера. Я дохожу до исступления. Никогда в жизни еще не были так натянуты нервы. Принесла вместо сахара и конфет повидло, говорит, грамм 500, а всего наверно 150. Уже скверная черта. Обман. Доверие пропало. Вообще со мной она теперь держится иначе чем до замужества. Дружбы нет никакой, теплых, внимательных, заботливых отношений никаких. Все делается, видимо, только для себя, а на языке: «все для тебя». Во всем оговаривает. Все не так. Кричит. Ругает. Передразнивает. Нет, к такой семейной жизни я не способен. Придется уходить. Пока еще совсем не угробила. Вот женщины. Черт их разузнает. Всыпался на старости лет. Надо как-нибудь выкручиваться.

4 января 1942 года

Ходила к Мане Соколовой. Снесла ей на хранение вещи. Мане подарили новый фланелевый халат, шарфик и два полотенца. Она была очень рада этим подаркам и в особенности халату, так приятно видеть, что люди все же могут радоваться в такое тяжелое время.

– Носи на здоровье, хороший халат, – ответила я. Маня дала мне с собой немного риса и одну конфету для И. И., а меня напоила чаем с сахаром и хлебом с хлопковым маслом. Ее жиличка Лиза принесла ребятам из дет. очага баночку каши, и Маня сделала ей резкое замечание по этому поводу, что, мол, тащат от ребят и т. д. Мне даже сделалось неловко. Но ребятишки ели кашу с большой жадностью. Лиза жаловалась, что у нее последние ботинки разорвались и нечего надеть, чтобы отдать их в ремонт. Она тут же повалилась на диван и прикрылась пальто. Да, сурова их жизнь. Надо в следующий раз не забыть принести им что-нибудь [Е. С-ва].

Сегодня поел около 12 часов, а следующая порция кормежки ожидается часов около шести, так что имею немного времени. Чтобы не думать о еде и немного отвлечься от спазм в желудке, сел писать. Решил хотя бы немного восстановить ход событий за последние два-три месяца.

В октябре – мой день рождения. Продовольственное положение более или менее ничего. Работа нормальная. Продолжительность рабочей смены 11 часов. Непрерывные бомбежки. Ежедневно после работы два-три часа хождений по закоулкам под грохот зениток, свист и разрывы фугасок, под звон вылетающих стекол. Дорогу освещает зарево пожаров.

Ноябрь. 250 г хлеба (почти глины) в день, артобстрелы, отсутствие жиров, конфет, мяса. Последний сытный обед под грохот рвущихся дальнобойных снарядов, во время круглосуточного дежурства на заводе 7-го и 8-го ноября. Потом изо дня в день неизменный кусочек хлеба и кипяток с солью. Одиннадцать часов безделья в холодном и мертвом цеху и 13–14 км пути по морозу на завод и обратно.

Декабрь и того хуже. Порвались ботинки. С дырявой подошвой на морозе погрузка или выгрузка угля, расчистка проездов от снега. И все те же 250 г. Правда, более съедобного. И вдруг 25 декабря – ошеломляющая новость. Как раз был выходной, и я решил пойти постоять и достать хотя бы мяса. Утром встал около четырех часов, собрался и в пять помчался в магазин. Ну, у входной двери как всегда толпа. Около часа постоял, а в шесть началось столпотворение. Кое-как ворвался в магазин, занял очередь за мясом и слышу объявление: прибавили 100 г хлеба. Скорее побежал, выбил чек и первым получил свою новую норму. Ну а там подошла моя очередь, взял килограмм мяса. Вернулся домой, сообщил новость домашним. Взял их карточки и побежал за хлебом. Выкупил хлеб. Дома устроили целый пир. Поджарили по кусочку мяса, и в первый раз за все время я почуял в своем доме аромат жареного мяса.

Подошел Новый год. Встречали его с чашкой кипяченой воды, куском хлеба и ложечкой повидла.

Сейчас я сижу на бюллетене дома. Тощий, ослабевший, имеющий силы лишь для ходьбы по квартире. Дрова кончаются. Взять неоткуда. Впереди весь январь и февраль. Еще два месяца мерзнуть. Завтра надо идти в больницу на прием к врачу. Наверное, выпишет на работу. Сейчас по городу дикая смертность. Ежедневно умирает 4–5 тысяч человек. Уже не хоронят. Довезут до кладбища и бросают трупы на произвол судьбы. Только бы выжить. Помоги мне, Господи! [В. М-ла].

5 января 1942 года

Со вчерашнего дня чувствую себя очень плохо. В ногах свинцовая тяжесть, как будто к ногам привязаны чугунные гири.

В Ленинграде проведен переучет всех мужчин от 18 до 50 лет. Вчера я ходил переучитываться в отделение милиции за шесть километров от дома. <…>

В магазинах по карточкам ничего не дают. Все, что получили за первую декаду января на троих, это 487 г мясных консервов. Это одному на один раз, а здесь троим на десять дней! Как хочется жить!