Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

В войну наша семья жила в Череповце, у железнодорожного вокзала. Будучи студенткой Вологодского педагогического института, я часто приезжала домой и видела, как в Череповец приходили составы с ленинградцами, вырвавшимися из блокады. Наш город был одним из первых больших пунктов, где ленинградцы получали горячее питание. Измученные голодом и утомленные тяжелой продолжительной дорогой, они с трудом выбирались из теплушек и шли в столовую. Это было небольшое деревянное старое здание возле вокзала. Люди, не раздеваясь, усаживались за столики и приступали к еде по-разному: некоторые медленно, с трудом приподнимая руки над столом, отламывали кусочки хлеба, подносили его ко рту; другие, завернув в платочки кусочки хлеба, старались как можно быстрее съесть все, поданное им, спешили проглотить суп, горячую пшенную кашу, чай <…>. И это приводило иногда к тяжелым последствиям и даже к смерти. Я видела, как некоторые, не в силах передвигаться дальше, прижимаясь спиной к стене, сидели у столовой.

Возле здания вокзала, справа, при выходе из него, был построен из досок небольшой сарайчик, куда на носилках приносили трупы людей из вагонов и даже с улиц. Уже окоченевших, их складывали как бревна, в штабеля, а на другое утро сарайчик был уже пустым. Взрослые нам рассказывали, что у некоторых на руках были надеты неснимающиеся золотые кольца.

Все это сохранилось в моей памяти страшной картиной. Мрачный калейдоскоп сюжетов. Вот к деревянным длинным столам, специально построенным для базара на площади между сосновым парком и зданием вокзала, подбегают люди, неся в руках вещи для обмена, и умоляют, просят продать что-нибудь съестное. Там предлагали вареный картофель, квашеную капусту, даже пирожки <…>. Люди спешили к своим теплушкам[91]. <…>

Больные были настолько истощены, что не могли сами ходить, приходилось заносить на носилках. В первую очередь поили чаем, чтобы согреть <…>. Некоторые умирали в дороге от вокзала до больницы (расстояние – три километра). <…>

Питание по тому времени было достаточным. Давалась двойная порция по сравнению с порцией обычных больных, добавляли продукты с подсобного хозяйства: картофель, капусту, молоко. Лекарств было мало, но таким больным отпускали в первую очередь.

Мест в больнице уже не хватало, приходилось развертывать дополнительные койки, и все равно это не спасало. Размещали на диванах, на носилках, дети лежали по двое на кроватях. Выписывали местных больных, которых можно было лечить дома. Не хватало оборудования, белья. Прачкам приходилось работать от зари до зари. Медсестры и санитарки задерживались на смене на 2–3 часа. Постоянно работали два врача (остальных в первые месяцы войны взяли в армию), посылали к нам на два-три месяца и врачей из других мест.

В больнице замерз водопровод. Воду носили из колодца метров за двести-триста. Этой воды хватало только для чая и приготовления пищи. Кончились дрова, приходилось два-три раза в день ездить в лес заготовлять их. Обратилась в руководящие органы, там ответили: «Вы голова, сами и размышляйте». Но потом все-таки дали вторую лошадь, и с дровами дело несколько наладилось.

Больные поступали вшивые. Санпропускника не было, и на строительство его ушло бы два-три месяца. Как быть? Решили ежедневно топить баню. Отправляли туда на носилках 7-10 человек и мыли. А санпропускник все же построили. Всех бед, которые обрушились, не перечислить. И в такое время на фронт взяли еще несколько медсестер. Нагрузка на персонал была непосильная. С врачом Верой Петровной Фосфоровой решили устроить что-то вроде курсов. Собрали десять девушек и прочитали несколько лекций по уходу за больными. Эти новые работницы очень помогли нам.

Для тяжелых больных-блокадников открыли в Бабаеве специальный эвакогоспиталь. Он разместился в Пролетарской школе, недалеко от больницы. Эвакуированных привозили очень много. Конечных результатов их лечения я не знаю. Но, по словам бывшей экономки больницы М.И. Шаляпиной (она ходила мимо госпиталя на работу), каждое утро санитарки несли на носилках несколько трупов в морг больницы, а вечером приезжали солдаты из батальона аэродромного обслуживания на машине и увозили трупы на городское кладбище.

Шло много эшелонов эвакуированных. К поездам выходили бригады дружинниц. Ходячих водили в столовую недалеко от вокзала, слабым носили пищу по вагонам. Тяжелых больных, которые не могли ехать дальше, снимали с поезда, на носилках несли в железнодорожную больницу или везли в госпиталь в Пролетарскую школу, а больных, осложненных дизентерией, – в инфекционное отделение нашей больницы. По дороге в поездах многие умирали. Специальная команда снимала их из вагонов. Умерших складывали в сараи, потом хоронили в братских могилах на городском кладбище. Очевидцы рассказывают, что трупы выбрасывали и из вагонов, на ходу: и сами эвакуированные, и охрана. Весной, когда таял снег, трупы собирали[92].