Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Мама стирает и постоянно вздыхает. Все понятно. Я занята своими делами. Слышно гудение самолета. Иногда доносятся выстрелы зениток. Между нами почти нет разговоров. Было так приятно до тревоги, как-то даже по-мирному! По радио объявили: на 7 ноября выдадут булку. Я подумала, что буду меняться с мамой на хлеб. Объявили о подаче электрической энергии. Все, казалось бы, ничего. Дома уютно и тепло. Есть электрическое освещение. Но тревоге нет конца. <…>

Сегодня помылась в бане. Хочется есть. Я зла на себя, так как мысль о еде мешает работать. <…>Очень тяжело, но бывало хуже. И я благодарю судьбу за настоящее. Завтра надо отпраздновать 25-ю годовщину Октября. Настроение неопределенное [Б. З-ва].

6 ноября 1942 года

К празднику выдан польский батон из белой муки. По дополнительной карточке взял по 150 г сливочного масла и степного сыра. Завтракал булкой с маслом и сыром. <…> То, что ел каждый день в мирное время [М. К.].

7 ноября 1942 года

Сегодня 25 лет Октябрьской революции. Вчера вечером слушали по радио выступление т. Сталина на торжественном заседании Московского совета. Верховный Главнокомандующий заявил, что успехи немцев связаны с задержкой в образовании второго фронта, но он неизбежно будет открыт, т. к. нужен не только нам, но и самим союзникам [М. К.].

Нет ужаснее состояния, чем то, когда мысли заняты едой. Человек теряет свое истинное подобие. Вот и сейчас. Горит свет, тепло. Пришла днем с дежурства в райкоме. Очень замерзла и сильно проголодалась, хотя по-праздничному вчера поели. Даже выпила. Сегодня вкусно и хорошо пообедали. Передо мной лежит хлеб, и я не могу на него смотреть. Но мама сказала, что она и Маня сыты и что будем ужинать в половине восьмого, а сейчас только 10 мин. Жду!

Вчера говорил Сталин. Но, кажется, ничего существенного. А впрочем, ничего и не ожидала. Поела так, что тяжело, но чувствую себя голодной. Ела бы еще и еще [Б. З-ва].

Из документов Городского штаба МПВО: 8 ноября фугасная авиабомба разорвалась в пятиэтажном жилом доме на Боровой ул., 26. Пламя быстро охватило деревянные конструкции разрушенного здания. Не хватало воды, автонасосы работали с перебоями. Под обломками внезапно рухнувшей наружной стены погибли 17 пожарных. Бойцы саперных и медицинских команд МПВО спасли 58 раненых жильцов.

15 ноября 1942 года

Вновь начались налеты на город. Тревоги по нескольку раз в сутки.

Вновь невинные жертвы, гибнут взрослые и дети. Праздник был омрачен. Пострадал Дворец пионеров, Аничков мост и ряд близко расположенных домов. Сволочи! Уничтожение, полное истребление всех до единого немца – задача нашего народа.

Сегодня направил своим телеграмму и письмо.

5 ноября мне на торжественном заседании горздравотдела вручили Красное знамя за лучшие показатели в работе. Горд тем, что за три месяца работы завоевал его [И. Н-в].

15 ноября 1942 года был чрезвычайно напряженным из-за почти непрерывных воздушных тревог. В промежутке между тревогами я была в городе, в Смольном, и оттуда заехала к себе домой на ул. Чайковского, д. 10. Это было между 7 и 8 часами вечера. Немного позже вернулась в институт, где как начальник объекта находилась на командном пункте.

С 8 часов бомбежки стали интенсивнее. Обычно после отбоя я звонила домой. Так сделала и на этот раз. Звонок действовал, однако никто не подходил. Я подумала, что сестра находится в бомбоубежище, но все же была обеспокоена, так как обычно в таких случаях они мне звонили. В этот день, в результате бомбежек, было много поражений в городе. Я запросила по телефону у Красный Крест, и оттуда мне ответили, что дом № 10 по ул. Чайковского не поврежден.

Настроение в институте было крайне напряженное, как и всегда при усиленных налетах с воздуха: ведь на нас лежала ответственность за жизнь маленьких детей, больных и рожениц… Сидя в бомбоубежище, мы чувствовали, как весь наш корпус «ходил ходуном». Я не покидала командный пункт.

Вражеский налет прекратился около часа ночи. Домой я не поехала. В 6 часов утра мне сообщили, что в наш дом попала фугасная бомба и что моя сестра ранена. Я тотчас же отправилась домой. Глазам представилась страшная картина. Исковерканная мебель, груды обломков, все засыпано известью и песком. От цветов, которых у нас было много, не сохранилось ни одного листочка. Корпус дома, где находились наша и смежная квартиры, оказался разрушенным полностью.

Сестры находились в бомбоубежище. Одна из них лежала, вторая еще держалась на ногах.