Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

– Шагом марш, – раздалась команда, и мы вразнобой двинулись. По улицам тянулась вереница людей по два человека. Все в разном. Растянулись длинно, первые уже свернули за угол, а последние далеко еще на улице. Бодро, но кутаясь от мороза, подошли в дом, где работали, и опять на третий этаж. Поднявшись, разошлись кто куда. Я пошел в теплую комнату, где читали газету. На полу и на столах сидели. Жадно слушали последние известия, незаметно прошел час. Старшина смотрит на часы – 9 часов.

– Выходи строиться на завтрак.

Мы построились в коридоре.

Общая команда:

– Налево равняйсь, смирно! Слева по порядку рассчитайсь!

И голоса: один, два… пятьдесят один, пятьдесят два… – неполный. Старшина командует командирам классов:

– Проверить людей!

Те считают и докладывают:

– 1 – й класс – все, 2-й класс – все, и т. д. 7-й класс – все.

Старшина командует:

– Налево! – Все повернулись. – Шагом марш! – и мы идем на завтрак.

Перед входом в столовую всегда приходится ждать. Так же и сегодня подождали минут 10 и вошли. Заходя в столовую, все снимаем шапки и становимся каждый за стулом, ожидая команды. Старшина роты командует: «сесть!» Все садимся, двигая стульями. Расселись и взяли всякий по кружке.

– Ребята! – говорит один. – Смотрите! У меня кружка со звездой. – И показывает край кружки.

Раздают хлеб. На четыре человека – тарелка. Берем каждый по куску. Потом – сахар, тоже на четыре человека. Приносят чай, и все, обжигаясь, пьют его, кто с хлебом, кто с сахаром. Я всегда съедаю весь хлеб за чаем и на обед не остается.

Потом опять идем в помещение и выстраиваемся. Нам говорят, какую работу будем делать, и распорядок дня:

– Четвертый класс на уборку классов. Расставьте столы и стулья. Каждый класс на 30 человек.

Нас делят на группы, и мы работаем с перерывами до обеда. Потом обед. Дали суп, хороший. Потом гречневую кашу. Пообедав, опять до ужина работали. Почти всю работу кончили. Прибыла вторая партия в 57 человек.

Идем на ужин. Дали гороховый бульон. Потом четвертый класс подметал помещения и идем в казарму спать. Я еще долго пишу дневник. Потом раздеваюсь. Стелю пальто на голую койку. Его хватает только до половины. Ноги на голом железе. Накрываюсь одеялом с головой и стараюсь согреться.

Часто утром, пробуждаясь раньше подъема, я думаю. Вот мне еще 16 лет, а другим курсантам по 25 и больше. Есть члены партии, кандидаты. Я молод, и почти все старше меня. Не лучше ли уйти. Я ведь еще мало видел в жизни, и все трудности меня пугают. Допустим, что я выйду политруком. Мне будет 17 или 18 лет. Как я буду работать с краснофлотцами. Но зато материально я буду обеспечен. Я мало еще пожил. Мне хочется сейчас пойти отсюда домой и кончать среднюю школу, а уже потом поступать в училище. Но то еще меня пугает, что придется жить впроголодь на 125 г хлеба. Денег не будет. Теперь хоть я избавил семью от лишних хлопот.

Но потом ко мне приходят новые мысли, и эти вытесняют и пересиливают. «Ты комсомолец. Должен перенести все лишения. Преодолеть все трудности. Напрячь все силы, нужные для преодоления трудностей. Хоть тебе сейчас и трудно, но надо мириться. Потом ты хоть чем-нибудь поможешь родителям. Поможешь выучиться братьям. Ведь им же трудно троих воспитывать. Тем более что сейчас отец мобилизован. Работа будет трудная, но надо все силы приложить, чтобы справиться с этими трудностями».

25 ноября.

После завтрака нас построили по классам. Наш четвертый класс, как и все, дополнили до 30 человек. Потом лейтенант объявил, что первая рота в порядке классов будет получать обмундирование и пойдет в баню. Я с нетерпением ждал, сидя в столовой, так как мы не работали, а работала вторая рота, в свою очередь.

Но до обеда обмундировали только два класса, потому что началась тревога и длилась во время обеда и позднее. На обед дали суп и рисовую кашу. После тревоги оделся третий класс. Наконец нас построили, и старшина класса т. Серов приказал: «Становись по одному и подходи получать обмундирование!»

Мы ждали недолго. Подошла моя очередь. Я зашел, снял пальто, кепку и стал ждать. «Дай второй рост, нормальный», – сказал старший лейтенант. Матрос, раздававший шинели и все [обмундирование], подал мне требуемую шинель. Я надел и долго путался в крючках. Едва застегнул. Он подергал, посмотрел и сказал:

– Хорошо, только немного бы поменьше, но потом подгоним. Получай остальное!

– А поменьше нет? – спросил я.

– Нет.

Я получил шапку. Потом хороший кожаный ремень, брезентовый ремешок. Дали пару кальсон, пару тельняшек, три пары носовых платков, два воротничка, дали рабочее платье серого цвета. Галстучек я не получил, не знал, что надо, а взял, что дали.

– Какой номер носишь ботинки? – спросил раздающий моряк в шапке и в одной матроске, хоть было и холодно.

– 39-й, – ответил я. Он положил на стол кожаные ботинки. Впоследствии они подошли как раз и были теплые. Получив вещевой мешок, я пошел в другую комнату примерять. Все просмотрел. Все нормально. Вошел лейтенант и объявил: