Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

– Неужели наши уже потеряли свыше 2 миллионов человек, а я и не знала! Ах, ах! Вот так наговоришь не знавши чего плохого. Все это оттого, что есть хочется!

После этого я отвернулась от нее, надоело мне с ней разговаривать, и я задремала. Но ее нытье все продолжалось, и она никак не могла остановиться – все ныла и ныла, но никто ее не поддерживал.

Вдруг сквозь навалившуюся дремоту слышу:

– Вот, все кормили их, а сами недоедали, а теперь и самим нечего стало есть!

Тут уж я не выдержала:

– Что вы говорите, гражданка? Если из нашего государства вывозились продукты в Германию до войны, то они вывозились не бесплатно, а ими торговали, чтобы укрепить нашу оборону и готовиться на случай войны. А вы вот в течение двух часов подряд все ноете. Никто из сидящих не ноет и не жалуется на горькую судьбу, а вы только всем портите нервы, пытаетесь найти себе сторонников, сеете панику и недовольство. И чего вы ноете? Что, другим лучше, что ли? Все одинаково снабжаются. Перестаньте лучше и помолчите. Надоели всем!

Мои резкие слова послужили сигналом к протестам окружающих. Прозвучали негодующие голоса:

– Она дождется неприятностей за свою агитацию, не здесь, так в другом месте! Надоела всем!

Гражданка пробормотала извинения, сослалась на плохое самочувствие и оправдывалась тем, что не помнит, что говорит, но немедленно замолчала.

«Хороший народ, – подумала я, – готовы без жалоб терпеть любые лишения, лишь бы не допустить врага в город…»

Мне вспомнился инцидент, происшедший накануне. Стою я на остановке и жду трамвая. Мимо меня по тротуару проходит некий гражданин с авоськой и бидончиком в руках. Гражданин пошатывается, разыгрывая подвыпившего, и как будто себе под нос песенку поет с незатейливым текстом: «Жить стало весело, жрать стало нечего» и с вызовом посмотрел на меня. Я отвернулась, желая выждать, что будет дальше.

Гражданин занял свободное место на скамейке, где ожидали трамвай мужчины и женщины, и громко прокомментировал передачу по радио, доносившуюся с противоположной стороны улицы, какую-то политическую статью или сообщение о борьбе с немцами.

– Все одно и то же – всем это уже надоело.

Никто его не поддержал. Тогда он повернулся к соседу по скамейке и принялся рассуждать о том, как плохо у нас кормят армию. Сейчас ему один командир сказал, что солдаты получают хлеба 200 г в день. Тогда вмешалась сидящая поблизости работница, которая заявила, что этого не может быть, потому что бойцы не могут получать меньше нас, а мы получаем 250 г. Но разве этого хватает?

Тогда я не выдержала и накинулась на него:

– Так чего же вы болтаете? Вы что, от себя работаете или за деньги?

– За деньги, – с вызовом ответил он. Но затем как-то сжался, когда услышал негодующие реплики в свой адрес.

– Нечего болтать, – зло воскликнул сидящий рядом мужчина. Женщины также кричали что-то резкое в адрес провокатора.

В это время подошел мой трамвай, и я поспешила занять место в вагоне. Но и оттуда было видно, что публика не на шутку взяла профашистского агитатора в оборот…

Не дожидаясь окончания тревоги, решили все пойти в столовую, которая располагалась за Невой, и нужно было преодолеть Кировский мост. Мы так же ходили и вчера во время бомбардировки. Не оставаться же из-за этого без обеда. К нашему удовольствию, только мы отошли несколько шагов от дома, как дали отбой и заиграла фанфара, чей звук стал сейчас для ленинградцев самой желанной музыкой.

В столовой ели пшеничный суп по цене 17 коп и пшенную кашу 22 коп. Были очень довольны, что по талонам удалось получить по две порции, хотя все равно не наелись, так как порция состояла из всего нескольких ложек. А это ведь столовая особого типа! Да, плохо с продовольствием. Нам отказали в просьбе о выдаче научным сотрудникам карточек первой категории (т. е. рабочих). Ну что же, придется терпеть! Что же делать! [Е. С-ва].

Две недели в Военно-морском училище

Странички из дневника Б. К-ва

22 ноября.

21-го числа задолго до 12-ти был уже на месте сбора. У ворот простился с мамашей и вошел в массивные черные двери. Мимо бронзовой статуи по мраморной лестнице с резными перилами из железа, обшитыми сверху медью, поднялся во второй этаж. В первой комнате никого не было. Прошел во вторую. В этой комнате было две статуи из камня и очень красивые. По стенам, в золоченых рамах, висели три большие картины, изображающие эпизоды Гражданской войны. Круглые красивые столики с ножками в виде людей. В мягких кожаных креслах сидело несколько человек. Я поставил чемоданчик и стал ждать. Потом нас записали и опять велели ждать. Наконец часов около 4-х нас повели.

На пятом трамвае нас везли долго. Около Гаванской улицы [мы] слезли и пошли в «военный» городок. Мичман сходил в пропускную, и нам открыли ворота. Во дворе стояли отдельные краснофлотцы и ходили с винтовками группы краснофлотцев.