Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

– В таком случае все можете идти, я вас более не задерживаю.

Такой стиль работы районного руководства возмутителен и вредит делу. Оказалось, что ставится вопрос об эвакуации институтов и научных учреждений, в том числе и нашего института из осажденного города. Мне предложили составить списки сотрудников и членов их семей. Эвакуация производится через Ладожское озеро тремя способами: на самолетах, автотранспортом и пешком. Багажа можно взять с собой на самолет до 20 кг, на автомашину – до 30 кг. Питание с собой выдается на один день. Пешком придется идти около 300 км.

Сегодня я разговаривала об эвакуации с Бединым (зам. секретаря горкома). Тот посоветовал подготовиться и при мне позвонил зав. фин. отделом т. Михееву о возможности перевода бюджета и получил положительный ответ. Он обещал завтра же переговорить с секретарем горкома Шумиловым и сообщить мне [Е. С-ва].

Хлеб на 1 декабря выдали по старой норме.

Сегодня воскресенье, можно сидеть дома. Тоня дала банку мокрой мякины от ячменя. Это просто мокрые колючки. Я имел еще кусочек жмыха величиной в половину этой страницы. Смешал все это, смолол в мясорубке и стал печь лепешки. Разваливаются они! Извел почти все льняное масло, что имел, а в результате добился того, что из мокрых колючек получил сухие. Съел их. Все равно надо что-то есть. Набил желудок и ладно. <…>

Обедал водой с вермишелью. Очень много воды и очень мало вермишели. И больше ничего. Сегодня сварили последнюю вермишель. На завтра есть горстка соевых бобов. А что будет дальше – не знаю. А голодать уже нет сил. Я, может быть, и выдержу, а что касается мамы – не знаю. Она чахнет на глазах [А. А.].

Это рассказала мне мать одного моего товарища.

– Я возвращалась из Володарского райисполкома, еле передвигая ногами, думала: вот дойду до магазина и куплю себе хлеба. Страшно хотелось есть, нет, не есть – жрать. Казалось, съела бы любую пищу.

Впереди меня так же медленно шел молодой человек. В его обессиленной походке чувствовалась большая усталость. Он был хорошо одет: кожаное пальто, фетровые бурки, котиковая шапка. Наблюдая за его движениями, я перестала следить за своими переживаниями. Человек дошел до столба, прислонился к нему спиной и секунду спустя пополз вниз.

Я подошла к нему.

– Вставайте, гражданин.

Он безразлично взглянул на меня.

– Не могу подняться. Не ел уже два дня. Потерял карточки.

– Поднимайтесь, возьмите себя в руки. – Подняла его, взяла под руку, потащила. Он немного ожил и даже попробовал пошутить.

– Вы смерть тащите, а не меня.

– Вот дойдем до магазина, – внушаю ему, – выкуплю хлеб, и вы поедите. Хоть всего 125 г, но все же дойдете до дома.

Так шли мы с ним километра полтора. Вот уже и магазин виден. Остались какие-нибудь 30–40 шагов. Внезапно мой спутник осел. Пробовала удержать его, но сил не было.

– Поднимайтесь. Вот уже и магазин.

Мой молодой спутник прошептал:

– Мне уже не нужно хлеба. Я умираю. Большое спасибо вам. <…> Прощайте.

С помощью прохожих общими усилиями втащили его в магазин. Прибывший на место врач развел руками: «Ничем не могу помочь» [А. Г-ч].

1 декабря 1941 года

Наступила настоящая зима. Немцу здорово достается от морозов под Ленинградом.

Нам, ленинградцам, придется запастись выдержкой и стойкостью. Трудности блокады усиливаются. Ощущается недостаток топлива и продовольствия. Люди Ленинграда понимают причины этих трудностей и готовы переносить эти лишения [А. К-й].

За последние полмесяца произошло много перемен. Мы с Кларой устроились на работу в библиотеку им. Коминтерна. Получаем служебные карточки и жалование 120 рублей. В эту неделю немец все время обстреливает город. В дом 19 рядом с нами попал снаряд. У нас вылетели верхние стекла. А вчера мы сидели на работе – и вдруг как ухнет. Стекла так и посыпались. Попало в здание через двор от нашей библиотеки.

Жизнь стала тяжелая. Каждый день все хуже и хуже. Правда, наши отобрали Ростов-на-Дону. Молодцы! Но нам от этого не легче. Ленинград по-прежнему в очень опасном положении. Что будет дальше? Неужели придут немцы? Нет, лучше не думать. Будь что будет.

Скоро четыре месяца, как уехала Неля. И все четыре месяца от нее нет вестей. Все-таки без нее скучно. Раньше, бывало, с ней обо всем поговоришь, все расскажешь. Сколько раз мы бродили по любимым улицам и строили планы на будущее. А теперь?

Проклятая война перевернула все вверх дном. Все наши планы и мечты перечеркнула и отбросила война. Черт возьми. Неужели это конец? Жить хочется! Нет, мы победим, победим наперекор всем и всему. Мы не погибнем. Мы не можем не победить, потому что… Не все ли равно почему? Победим и точка! Так будет обязательно! [Л. О.].

<…> Мама заболела и окончательно слегла. При наличии крайнего истощения <…> ее положение очень плохое.

Сегодня 1 декабря, по карточкам ничего не выдают. Если пойду в столовую – маме нечего будет покушать. А не пойду – тоже ничего не будет. В общем, куда ни кинь, все клин. Дела из рук вон плохие.