Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов

Так, Дзержинскому РПТ дирекция больницы им. С. Перовской дала заявку в октябре месяце 1941 г. на продовольственные товары на 162 человека, а фактически имелось 74 человека, на ноябрь месяц – на 162 при фактическом наличии 102 человек. Ясли № 8 на октябрь месяц предъявили заявку на продовольственные товары на 100 человек, а фактическое наличие детей не превышало 38 человек; на ноябрь месяц заявка дана на 65 человек, но фактически находилось с 1 ноября по 10 всего лишь 36 человек.

На базе закрытых учреждений Петроградского РПТ (директор Литвиненко) преступно хранятся продовольственные товары: русое масло в бочках находится на полу без настила на два сантиметра в воде; в кладовой на полу без стеллажей лежали шпиг, копчености, масло сливочное, сметана.

Снятием натуральных остатков на 9 ноября 1941 г. обнаружена недостача: свинины 13 килограммов, шпига – 4,5 килограмма, сахарного песка – 2,9 килограмма. <…>»[32].

3 декабря 1941 года

Днем ходил в столовую, где получил тарелку теплой воды с 15 крупинками пшена и без всякого присутствия жира. На второе – две столовые ложки пшенной каши.

В лавке ничего не дают – переключился на столовые, где извожу свои крупяные талоны, причем и на 10 дней никак не хватит.

День был обычный. Были тревоги, где-то падали бомбы, погибали люди. <…> Вечером отправился к Тусе. Доехал на трамвае до Невского – тревога. Пошел на Гороховую пешком. Над головой рокочут немецкие аэропланы, где-то ударили бомбы. В небе разрывы снарядов. Идти страшно. Того и гляди получишь осколком по голове. Однако дошел благополучно.

4 декабря 1941 года

<…> Мама здорово больна. Еле ходит. Вызвал врача. <…> Он нашел уйму болезней. Ей нужно питание. <…> Нужны белые булки – где их взять? Плохо дело. <…>

Попил чаю с карамелькой и жмыховыми лепешками и лег спать. Черт с ним совсем! [А. А.]

5 декабря 1941 года

Темно, копоть, обогреваемся времянкой. Дрова добывали с Люсей.

В цехе я осталась одна, разбирающаяся в технологических картах, переписывала несколько экземпляров, так как после бомбежки и пожара уцелел единственный.

Рабочие больше греются у буржуек, чем работают. Все худые и грязные, не обращают внимания на внешность и одежду.

Идет четвертый месяц осады. Бомбежки длятся более пяти часов.

Ночью не спится, лежишь и думаешь только о еде, больше о хлебе, ржаном золотистом.

Люди ходят в штанах и ватниках, платках. Продукты носят с собой в корзинке. Украдут, что-нибудь съедят.

Перебралась жить в холодную комнату к Маргарите. В семье Вали у меня за неделю обрезали крупу и хлеб.

В комнате на стенах иней, с работы не хочется уходить. Сижу до поздней ночи. Просыпаюсь, на одеяле – иней. Голодная смерть идет [Н. О-ва].

6 декабря 1941 года

В начале ноября наш завод в смысле питания был отнесен к 1 группе, т. е. мы в столовой отдавали за мясное блюдо только 50 г мясных талонов (то же и в октябре), крупяные и др. талоны оставались у нас и мы могли на них прикупить дополнительно продукты в магазинах.

С 10 ноября положение изменилось: за мясное блюдо вырезалось 100 г мяса плюс 25 г крупы. Вышло в месяц 15 обедов – первое плюс мясное, 7 – первое плюс каша, 8 или 9 – только первое. Все дни оставался без ужина.

В виде привилегии директор завода и я как главный инженер прикреплены к закрытой столовой, где дополнительно получали 1–2 блюда без карточек. Тогда оставалось и на ужин. С 1 декабря и это отпало. Все только по карточкам. Поддерживаю себя расходованием ничтожных запасов крупы и муки. <…>

Завод с 3 декабря стоит: нет электричества [М. К.][33].

«Героями мы себя не считаем…»

Странички из заметок Г. К-вой

В середине сентября нас, как опытных окопников, отправили в Колтуши. Ехали сначала трамваем, потом автобусом.

Колтуши – место, связанное с именем И.П. Павлова. Издали поселок прекрасно выглядит: одинаковые коттеджи, каких-то серооранжевых расцветок, стоят за прудом, а от них к пруду спускается сад.

Мы прошли в Колтуши. Поблуждали, побранились. Нас направили в финскую деревню Хазельки. Мы никак сначала не могли запомнить это название и между собой именовали ее Гельсенки. Название финское. Все деревни, в округе, в которых довелось побывать, были преимущественно финские. Местные жители плохо говорили по-русски, а в деревне Койрово, например, мальчики до тех пор, пока не пойдут в школу, русскому языку не обучаются. По-моему, у финнов отношение к русским настороженное. <…>

Здесь мы прожили более месяца – с середины сентября до двадцатых чисел октября.