Блокада. Запах смерти

– По мне, от своих зуботычины привычней получать, – процедил Мазут.

– Те хоть баланду давали, а эти суки натощак бьют, – поддержал Дрын.

Стало светать. Избитых, в кровоподтеках пленных посадили в грузовик и повезли в сторону тыла немецких войск. После нескольких часов пути машина остановилась у шлагбаума при въезде на какую-то охраняемую территорию, по периметру которой виднелись вышки с часовыми.

– В лагерь, что ли, привезли? – подал голос Мышкин.

– Нам не привыкать по лагерям скитаться, – сплюнул себе под ноги Мазут. Он был разочарован тем приемом, который был оказан перебежчикам.

Пришедший немецкий наряд из пяти солдат разделил перебежчиков и развел их по отдельности в маленькие, но чистые комнаты, своей аскетичностью и наличием большого ведра с крышкой для отправления естественных надобностей больше напоминающие камеры-одиночки. Через час в коридоре послышался звук открываемой двери, и часовой на русском языке приказал кому-то следовать за ним.

– А где Ваня и остальные? – услышал Цыган голос Николки и понял, что первым на допрос повели его.

Николку вывели из барачного корпуса и повели в направлении центрального кирпичного здания, на котором развевалось огромное полотнище с фашистской свастикой.

– Здесь Гитлер сидит? – задал наивный вопрос Николка конвоиру.

– Гитлер в Германии, дурак, – отругал его охранник, – здесь начальство школы находится.

– А меня зачем к детям в школу? – не понял Николай.

– Бывают же на свете идиоты… А потом с таким в тыл зашлют, – покачал головой конвоир.

Зайдя в здание, конвоир повел Николку по лестнице вниз, в подвальное помещение. В комнате, куда они зашли, был полумрак, свет проникал только через маленькое зарешеченное окошко и освещал пустой стул перед столом, за которым сидел седовласый немецкий офицер.

– Свободны, – опять по-русски произнес офицер, чем вызвал огромную симпатию у Николая.

– Хайль Гитлер! – гаркнул за его спиной конвоир.

– Хайль, – не поднимая руки, спокойно отреагировал офицер, переведя взгляд с лежащего перед ним документа на Николая.

– Вы тоже наш? – первым не выдержал паузы Николка.

– Что значит «наш»? – удивленно вскинул бровь немецкий офицер.

– Ну, русский, – пояснил Николка.

– Да, – усмехнулся обер-лейтенант, – меня зовут Григорием Ивановичем.

– А почему здесь так много наших, а одеты они в немецкую военную форму? – продолжал спрашивать Николка.

– Потому, что они, как и вы, решили перейти на службу Германии, – пояснил немецкий офицер.

– То есть они все предатели?! – ужаснулся Николка.

– Да, как и ты со своими друзьями, – Григорий Иванович внимательно наблюдал за неожиданными реакциями перебежчика.

– Я не предатель, – покачал головой Николка.

– А зачем же ты перешел на нашу сторону? – Офицер все с большим интересом следил за странным субъектом.

– Иван сказал, что я пойду с ним, я и пошел, – откровенно, с всей своей наивностью признался Николай.

– Иван это кто? – Офицер взял в руки карандаш и стал что-то помечать на чистом листе бумаги, лежащем перед ним.

– Иван Зарецкий. Он мне как брат, – пояснил Николай, улыбнувшись, словно вспомнил что-то приятное. – Без Цыгана я бы, наверное, пропал.

– Он что, цыган? – нахмурился Григорий Иванович.

– Кличка тюремная у него такая, он же бывший вор, – уточнил Николка.

– Почему бывший?

– Потому что сейчас он красноармеец, а значит, ему простили прошлые грехи, – по-своему, в силу своего понимания, пояснил Николка.

– А сам ты кто? Кто твои родители, кем ты был до войны? – перешел к выяснению странной биографии личности обер-лейтенант.

– Зовут меня Завидов Николай, по батюшке Георгиевич, – начал рассказывать про себя Николка. – Батюшка мой был настоятелем церкви Сретения Господня, но его вместе с моей мамой расстреляли в церкви чекисты.

Николка замолчал, смахнув слезу, которая всегда выкатывалась из правого глаза, когда он рассказывал о смерти родителей и словно заново переживал их трагическую кончину. Офицер удовлетворенно кивнул, будто знал, что допрашиваемый не лжет и говорит правду.

– До войны я с бабушкой жил в Волковой деревне. Ходил в церкву, что при кладбище деревенском, работал на своем огороде, а иногда, когда трудно было, то и милостыню при церкви просил.

– Ты в школе учился? – задал вопрос офицер, пытаясь рассеять подозрение о неадекватности этого перебежчика, которое возникло с первых его слов.

– Нет, я же сын врага Советской власти, – пожал плечами Николка. – И к тому же я в Бога верю.

– А Бог за кого, за комиссаров или за немцев, которые с простых людей хотят их ярмо сбросить? – произнес практически не вопрос, а ответ обер-лейтенант.

– Бог всех людей любит, – ответил Николка, – для него нет начальства.

– Ладно, иди пока, – поморщился обер-лейтенант, вызывая охранника.