Блуд на крови

Дело дошло до самого государя. Павел издал указ… — Сусанна взяла книгу в зеленом переплете, которую предусмотрительно принесла с собой. — Вот что повелел император: «Ротмистр Светликов за глупые и незаконные приказания разжалывается в рядовые, дабы остальные на сем дурном примере острастку получили». Но тут же высочайшим приказом распорядился: «19 сентября 1797 года рядовому Светликову такого-то полка вернуть чин ротмистра с производством в майоры за введение такой отличной субординации в вверенной ему команде, что и глупые его приказания исполняются беспрекословно».

В спальне на некоторое время воцарилось молчание. Лишь старушка тяжело посапывала под энергичные разминания Арсения. Наконец, отдуваясь, она произнесла:

— Уф, спасибо, утешил ты, Арсений, мои старые косточки! И тебе, Сусанночка, спасибо большое. Оченно трогательная история, хотя по человечеству, этого самого… торгаша жаль: своим ведь добром торговал! Сколько хочет, столько и требует. Каждому своей выгоды хочется!

Сусанна возразила:

— А чего нехристя жалеть? Подумаешь — вздернули! Говорят, смерть, когда давят, быстрая и даже приятная. Вон, сами небось знаете, даже императора Павла Петровича удавили, и то сошло. В ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта 1801 года это произошло.

Пискунова, блаженно потягиваясь под шелковым одеялом, вздохнула:

— Рази удавили государя? У кого же рука на помазанника поднялась? — Помолчала, удивилась: — Надо же! Я как раз на свет появилась в ночь на двенадцатое марта первого года.

— Совпадение потрясающее! — согласилась Сусанна.

Старушка продолжала:

— Вот так и живем: один на свет появляется, другого давят. Нехорошо это! Не по-божески. Ну, Господь с вами, миленькие. Идите попейте чаю, да спать скоро можно ложиться.

Все ушли. Пискунова стала молить Господа о прощении грехов, о здравии ближних и дальних.

Ключ от сундука

Прошло минут пятнадцать, и в спальню, издавая громкие звуки музыкальными сапогами, явился Капитон. Он почтительно доложил:

— Барыня, приехали ваш племянник Михаил Захарович да доктор Тривус. Прикажете допустить?

— Сначала-то пусть лекарь войдет. Не при племяше же он осмотр меня станет производить? Зови.

Козлобородый, в золотом пенсне, доктор Тривус долго слушал Пискунову, измерял пульс, просил пациентку промычать букву «э», стучал по коленям и делал множество ненужных вопросов, ответы на которые не слушал, ибо знал их:

— Как сон? Что аппетит? Какое ощущение во рту после сна? Стул был? — и так далее.

Окончив осмотр, он попросил пригласить в спальню Хайлова, заигрывающего в гостиной с Сусанной, и успевшего, втайне от мужа разумеется, назначить ей свидание, и уже предвкушавшего сладость победы.

Когда Хайлов вошел, доктор, бесполезный, как большинство докторов, стал распространяться по поводу течения болезни Пискуновой и планов терапевтического лечения. Тривусу было выгодно, чтобы старушка долго-долго находилась в нынешнем состоянии, не улучшая его и не ухудшая, ибо от таких пациентов и веры их в то, что именно Тривус — замечательный доктор, лучше всех знающий, как лечить болезнь, зависело материальное положение этого самого доктора.

По этой причине доктор беспокоился не о лечении больной, ибо излечить старость невозможно, а о том, чтобы иметь умный и многозначительный вид. Сам же он знал, что ничему помочь не может, и никогда не лечил своих семейных, приглашая к ним другого доктора, который тоже ничего не знал и который тоже создавал себе репутацию знающего и умел напускать на себя самоуверенный и умный вид.

Изложив общий ход болезни, Тривус протянул Хайлову рецепт:

— Сейчас крайне полезно сделать инъекции нового препарата гормонала. Он изготавливается из перисталического гормона, добывающегося из селезенки животных. При введении его в кровь возбуждаются клеточные комплексы, которые, в свою очередь, вызывают перистальтику кишок. Прекрасное лекарство! И еще — вот рецепт! — необходимо употреблять по столовой ложке во время еды три раза в день (не реже!) микстуру триферрола. Он способствует увеличению содержания гемоглобина. В аптеке Феррейна всегда в наличии. Цена флакона — девяносто копеек.

Хайлов вздыхал с покорным видом, кивал и обещал все исполнять в точности. Он протянул доктору конверт с пятьюдесятью рублями:

— За усердие! — И, понизив голос свой до шипения, похожего на тот звук, что получается при открывании водопроводного крана, когда перекрыли воду, спросил: — Можно ли надеяться на улучшение?

Тривус завел глаза и стал рассуждать о том, что наука пока не дошла до того, чтобы менять естественный ход событий, и что на девятом десятке лет полного выздоровления не бывает. Но при этом многозначительно добавил:

— Если правильно ставить диагнозы и находить в фармакологии точный эквивалент заболеванию, то в этом случае, вероятнее всего, с точки зрения передовой науки можно возбудить жизненные силы и найти пути поправления на известный срок организма.